Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

— Отставить! Возвращайтесь к своим людям. Наблюдайте, готовьтесь. И никакой самодеятельности. И в следующий раз с донесением присылайте красноармейца. Командир должен командовать и контролировать поведение противника.

— Есть, товарищ майор.

— Кстати, чему вы так обрадовались, лейтенант?

— Так надоело загорать, товарищ майор, когда все воюют. Руки чешутся.

— У вас еще будет время почесать свои руки. Идите, лейтенант. Про немецких мотоциклистов и где они сейчас находятся, подробно расскажите старшине Степанову. На тот берег переправитесь с его отделением. И еще раз напоминаю вам о порядке минирования: мины ставьте на большом расстоянии друг от друга. Поставите парочку, через пятьсот-шестьсот метров еще пару. И таким образом, чтобы танки обязательно на них наезжали. Используйте для этого рельеф местности, теснины между большими деревьями. Думайте, одним словом.

Едва лейтенант вышел, Матов велел позвать к нему командира разведчиков старшину Степанова и приказал ему заняться немецкими мотоциклистами.

— Но учтите, старшина, у них не менее трех-четырех пулеметов, да и вояки они бывалые. Будьте предельно внимательны и осторожны. Приведёте хотя бы двух пленных — уже хорошо. Нам позарез нужны «языки». Нам нужно знать, что за части вышли к Днепру с той стороны, откуда прибыли, какие у них намерения. Действуйте, старшина.

— Может, оставить их в покое? — засомневался капитан Янский. — Пусть думают, что мы о них ничего не знаем.

— А какая нам от этого выгода? — спросил Матов. — Никакой. Знаем мы или нет, а немец уже напротив нас. Он наверняка знает не только о существовании переправы, но и о том, какие силы ее обороняют.

— Вы имеете в виду Загорулько?

— Именно. Но не только его, но и самолеты-разведчики. Так что, действуйте, старшина. И сами не нарвитесь на засаду.

Закончив совещание. Матов отпустил командиров, приказав несколько раз прогнать людей от окопов к лесу и обратно, чтобы не было ни толчеи, ни паники, а затем продолжить обучение бойцов и тактике оборонительного боя.

Когда в землянке остались лишь начальник штаба да комиссар, Матов обратился к Янскому, переходя с ним на «ты»:

— Вот что, Аркадий Валентинович, составь-ка по всей форме донесение о нашем батальоне и еще о том, что нами обнаружено крупное танковое подразделение противника, и сам же поезжай в Копысь. Выясни там, когда подойдет дивизия и начнет занимать позиции. Возьми полуторку: на обратном пути захватишь обещанные каски. Еще возьми с собой человек пять бойцов с ручным пулеметом. Не исключено, что немецкие разведгруппы рыщут у нас в тылу. Как бы тебе не угодить к ним в лапы.

— Может, дождаться разведчиков? Может, они «языка» притащат…

— Нечего их ждать. Еще неизвестно, как они справятся с мотоциклистами. А командованию важнее знать о сосредоточении танков в нашем районе как можно раньше. Тут каждая минута дорога. А будут «языки», отошлем «языков». И еще: слева от нас, но ближе к Копыси, занимает позиции какой-то батальон. Заскочи к ним и передай о предполагаемом движении немецких механизированных колонн в нашем направлении.

— Непременно, товарищ майор. Но зачем мне пять человек, да еще с пулеметом? Поеду один. С шофером. Тут и ехать-то минут пятнадцать-двадцать. Матвеичев чуть ли ни каждый день ездит в Копысь на мотоцикле — и ничего, бог милует. Так что и мы проскочим.

— Ну, смотри, как бы потом не пожалеть.

Через час Янский выехал в Копысь. На полпути, там, где дорога спускается в лощину, по дну которой течет ручей с очень студеной водой, от которой ломит зубы, Янский заметил на обочине двух красноармейцев. Один из них был явно ранен: он сидел на траве, в изнеможении откинувшись на огромный гранитный валун, другой перевязывал бинтом его голову. Завидев машину, перевязывающий встал, поднял руку, замахал ею, прося остановиться.

— Остановитесь, — велел капитан Янский шоферу.

— А вдруг… — начал было шофер, но Янский возмущенно перебил его:

— Какой вдруг! Видишь — наши?

Машина встала, не доезжая двух шагов до раненого.

— Что случилось? — спросил Янский, открывая дверцу машины и ставя ногу на подножку.

— Немцы! — воскликнул красноармеец, перевязывающий своего товарища. Он был высок ростом, широкоплеч, с мужественным открытым лицом и холодными глазами.

— Какие еще немцы? — удивился капитан.

— Да самые настоящие, товарищ капитан! В форме. Идут по дороге… Ну, мы, естественно, «стой!», а они стрелять. Вот сволочи! — воскликнул красноармеец. И попросил: — Не подвезете до Копыси, товарищ капитан? А то товарищ мой много крови потерял.

— Подвезем! Конечно, подвезем! Ходить-то ваш товарищ может?

— Помочь бы ему: сам он в кузов не заберется.

— Зачем же в кузов! — воскликнул Янский. — Давайте его в кабину. Лепехин, помоги! — распорядился Янский, соскакивая на землю.

Лепехин неохотно открыл дверцу, держась за нее, сполз на землю, будто не пускала его какая-то сила, зачем-то потащил за собой карабин, вразвалочку обогнул капот, скептически уставился на раненого…

И тут раненый вдруг выкинул вперед руку, хлопнул пистолетный выстрел, Лепехин дернулся, выронил карабин, стал заваливаться на капот, цепляясь за него руками. Не успел капитан Янский опомниться, как был оглушен, прижат к земле и связан.

Старшина Степанов переправился со своим отделением через Днепр на лодках и повел разведчиков кружным путем к тому месту, где лейтенант Брылев оставил двоих бойцов для наблюдения за немецкими мотоциклистами. Лишь через два часа плутаний по буреломам и оврагам они вышли к дороге, а далее к месту, следуя по рубчатым следам колес, но никого на месте не застали — ни немцев, ни наших наблюдателей. Зато следы рассказали старшине, что здесь произошло не далее как два-три часа назад.

Видать, немцы засекли наших неопытных наблюдателей, подобрались к ним сзади, одного закололи ножом сразу же, другого скрутили и приволокли в свой лагерь, устроенный в неглубоком распадке, окруженном со всех сторон молодыми соснами и елями. Судя по следам крови, пленного пытали. Это же подтвердили и трупы, найденные в зарослях березняка в полусотне метров отсюда. Первый красноармеец, действительно, был убит сразу: и лицо его было чистым, и глаза изумленно открытыми. Второй же был истерзан: волосы на голове сожжены, глаза выколоты, нос и уши отрезаны. Добились ли немцы чего-нибудь от молодого бойца, сказать трудно, но сопротивлялся он им до последнего вздоха — это было несомненным.

Наконец следы привели разведчиков к самому берегу, спустились по травянистому склону к воде, — вернее, к лужам, оставшимся после обмеления реки, в которых суетилась рыбья молодь, — и, отпечатав отчетливый рисунок протекторов на песке, пропали в густых зарослях ивняка и осоки на небольшом островке. Судя по всему, немцы были теперь там. Но подойти к ним незаметно — нечего было и думать. Оставалось ждать, когда немцы сами повернут назад. Либо дожидаться ночи.