Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

Пили водку и пели песни под гармошу В Деидово Черномырдин приезжал всегда с банкой соленых огурцов. Это великий Максим Михайлович научил, любимец Сталина: для баса, говорил он Черномырдину, минут за десять до концерта хорошо съесть два соленых огурца, голос будет ярче. Старинный рецепт!

В Свердловске, на ликеро-водочном, был особый цех, где водку (в небольших объемах) очищали от сивухи двенадцать раз — специально для Ельцина и его гостей.

Выпив, Ельцин становился драчлив. Он очень любил бороться, особенно пьяный.

— Ну, кта-а… на меня?..

Желающих было немного. Однажды Ельцина поборол, сдуру, его собственный шофер.

— Ты уволен, — сплюнул Ельцин, потирая ушибленное плечо.

Шофер, Емельян Павлович, психанул и — ушел. Пешком, через лес, до ближайшей электрички. Из Свердловска вызвали резервную машину…

Когда Чубайс ополчился на проект Указа Президента о создании единого «Газпрома», Черномырдин сразу «ушел в тень». По идее, руководитель ТЭКа страны должен был бы возмутиться действиями Чубайса и объяснить Ельцину, что отдавать в частные руки стратегические отрасли промышленности — это безумие. В Италии даже электрические сети в руках государства! Но Виктор Степанович так боялся Анатолия Борисовича, его влияния на Ельцина, что Черномырдина — сразу — будто подменили: он осунулся и похудел.

К Ельцину пробилась тогда Фануза Арсланова, депутат из Тюмени (помог Коржаков). И Ельцин согласился с Арслановой: он взял карандаш и вычеркнул из текста Указа все слова о разделении газовых структур.

Илюшин тут же присвоил бумаге государственный номер, скрепил бумагу печатью, и черновик Указа, с которым — внимание! — пришла к Ельцину депутат Арсланова (Президент успел забыть о том, что прежде он во всем был согласен с Чубайсом), тут же стал Указом Президента Российской Федерации.

Позже, когда рядовой мастер Тимофеев из Сургута приобретет — за наличный расчет — 210 миллионов акций «Газпрома» то есть сразу, в одночасье, станет долларовым миллиардером (ведущих миноритариев «Газпрома» было шестьсот человек, Тимофеев был во главе списка), — так вот, когда Коржаков объяснит Ельцину, что мастер Тимофеев — это не кто иной, как сам… Виктор Степанович Черномырдин, его живой «псевдоним», Черномырдин тут же уйдет на больничный и приготовится к отставке…

Отставка? Арест!

Ельцин — простил, хотя Коржаков встал тогда насмерть…

Здесь, у Президента, Виктор Степанович осмелел, он словно чувствовал: Гайдару приходит конец.

— Только для справки, товарищи. Вот я — хозяйственник. И премьер у нас… тоже по этому делу. Ему — Черномырдин выразительно провел ладонью по горлу — во покуда хватает хозяйства. — Почему тогда депутаты уравнивают нас… и Бориса Николаевича? На съезде распедалили только хозяйство. Я не слышу международных вопросов. Может, я оглох?

Черномырдин задумался, но сам себе ответил:

— Не оглох, по-моему! А за хозяйство… что? Отвечает только Президент? Съезд в своем уме? Но они же призывают! Вот почему надо не противодействовать сейчас, а категорически отстаивать! И не допустить того, на что они намекают! У нас еще есть шанс сохранить свое лицо. Потом будем сохранять другие части тела…

Шумейко нагнулся к Шохину:

— Как думаешь, — кивнул он на Ельцина, — какое у него настроение?

— Как у больного кота… — усмехнулся Шохин.

Он бы и еще что-то сказал, но Черномырдин строго на них посмотрел и приложил палец к губам.

— В зал надо… — уверенно повторил Черномырдин. — Или такие злополучные, как Тулеев, там будут только размножаться!..

Его поддержал Шумейко:

— В зал, Борис Николаевич! Вырывать инициативу и идти напролом!

Вскочил Грачев:

— Я согласен с выступающим!

— Да сядь уже… — цыкнул на него Баранников.

— А вы, Чубайс, значит… в стороне? — сощурился Ельцин. — И на критику… ответить нечего?

— Борис Николаевич! — Чубайс встал. — Я прошу дать мне возможность выступить завтра на съезде.

— А шта вы… скажете? — насторожился Ельцин.

Он медленно вернулся к столу и сел на место председателя.

— Наш парламент — учреждение молодое, — начал Чубайс. — Следовательно, грешит самолюбованием…

— И шта?..

— У меня написана речь, Борис Николаевич. Консолидированная позиция правительства должна быть предельно резкой.

— Я поддерживаю! — вскочил Грачев.

— Президент не сомневается в вашей позиции, Павел Сергеевич, — улыбнулся Ельцин и кивнул ему на стул.

С победным видом Грачев опустился обратно в кресло и нагнулся к Баранникову:

— Надо же что-то сказать, раз пригласили…

— Здесь не твоя война, идиот! — усмехнулся Баранников. — Другие пусть… шары катают…

— У меня такое переменчивое настроение, знаешь… — зашептал Грачев. — То радуюсь жизни, а то вдруг завалить кого-нибудь хочется…

Баранников удивился:

— А в чем вопрос? Завали и — радуйся жизни!

Похоже, что такая простая мысль Грачеву в голову просто не приходила.

— Если съезд, — продолжал Чубайс, — не живет жизнью России, значит России этот съезд просто не нужен. Я хочу напомнить, что внезапное появление в 1916-м конституционных свобод, дарованных императором, привело к революции. Самое главное — это банковский кризис, господа. Тот же 1916-й! Возвращаясь с первого думского заседания, граф Фредерике записал в дневнике, что депутаты напоминают ему шайку бандитов, выбирающих момент, чтобы перерезать горло министрам правительства. И сейчас — многое повторяется! Грандиозный курс на смену политического и экономического режимов, — а Борис Николаевич именно так, мы помним, сформулировал цель нашей работы, — нельзя оценивать сейчас простым количеством строек под нашими окнами.

Полторанин поднял голову:

— Падение экономики, Толя, в два раза, — напомнил он. — Если человек потерял половину крови, он выживет?

— Человек — нет, рынок — да, Михаил Никифорович. Рынок никогда не умрет.

— Даже… в раю? — уточник Полторанин.

— Рай, Михаил Никифорович, живет без денег, ибо зачем же душам… бессмертным… деньги? А вот людям они нужны. Людям как без денег? Мы, питерцы, знаем, что даже в блокаду в городе не закрывались колхозные рынки. Так что черт с ними, со стройками, уважаемый Виктор Степанович! Пусть пока их вообще не будет! Главное… — Чубайс эффектно, демонстративно развернулся к Черномырдину, — чтобы в России никогда больше не было октябрьских переворотов. А стройки мы наверстаем: такие домины отгрохаем — страну никто не узнает! Скинем на Запад побольше нефти, и — пожалуйста, вот они, новые краны и новые бетономешалки! Главное, уважаемый Виктор Степанович, заслуженный наш… советский министр… чтобы не было на улицах крови! Разве нужна нам кровь…