Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

— А делать-то что? — не понял Ельцин. — Что решаем со съездом? Идем в зал? Или не идем? Какие предложения?

— Распустить съезд, — вскочил Чубайс, — никогда не поздно! А сейчас надо себя отстоять. Прошу еще раз: дайте мне выступить на съезде.

Ельцин встал:

— Хорошо. Дадим. Завтра — вернемся, решение принято.

Первым вскочил Грачев, за ним медленно поднялись и другие члены кабинета министров.

— А вас, Виктор Степанович, я задержу еще на одну минуту… — громко сказал Ельцин.

Черномырдин как стоял, так и застыл — с портфелем в руках.

— Конечно, — пробормотал он. — Конечно, Борис Николаевич… Слушаюсь!

К Ельцину осторожно подошел Гайдар:

— У меня два вопроса…

— Позже решим, — оборвал его Президент и показал Черномырдину место рядом с собой.

Какой идиот, — да? — предложил в тюрьмах выкрашивать следственные кабинеты той же краской, что и камеры заключенных?

Традиция, говорят. С царских времен.

Денис чувствовал себя стрелком, попавшим в цель: почти все, кто пришел в милицию в 70-е, быстро, в два счета, стали сейчас барыгами [49].

Сейчас введут этого дурака, Егорку. Назад в семью (когда есть семья), в свой дом (если есть дом) такие люди уже не возвращаются. «Мама, а наш папа ест людей?..» — спрашивал маленький мальчик, сосед Дениса по подъезду, когда его папа-алкоголик, полгода живший — в запое — среди бомжей, вдруг вернулся в семью.

Упал, значит лежи! В лагере (в России их называют «исправительные учреждения») Егор Иванов будет хотя бы похож на человека. Кормят три раза в день. В выходной — баня. И спать Егор Иванов будет на простынях, а не на опилках или песке.

Денису было лет десять, наверное, когда к ним, в пионерский лагерь «Родник», приехал — в гости — Сергей Михалков.

В СССР существовала замечательная традиция: полководцы, писатели, космонавты, актеры часто выступали перед детьми — в школах и пионерских лагерях.

Кто не читал «Дядю Степу»? когда ребятишки гурьбой провожали «дедушку Сережу» до автомобиля, Денис неожиданно спросил:

— Скажите, Сергей Владимирович, что такое… счастье?

Он и сам не понимал, почему — вдруг — он задал такой вопрос.

— Счастье, м-мальчик, — Михалков чуть заикался, — это когда ты б-без всякого страх-за м-можешь п-послать как м-можно больше в-вы-соких должностных лиц…

…Идти Егорка не мог: отказали ноги. Конвоиры тащили Егорку, как труп, — за руки, по коридору.

Кто-то из них грубо, задницей толкнул дверь в кабинет Мениханова и с размаха, будто это не Егорка, а мешок с песком, закинул его на стул.

Егорка на стуле не удержался и упал на пол.

— Вы что?! — заорал Денис.

Конвоиры переглянулись, подняли Егорку, аккуратно его посадили и для надежности, чтобы не грохнулся, встали рядом с ним с двух сторон.

— Этот оборвыш и в камере таким был… — доложил конвоир с двумя лычками на погонах. — Там его ужопили, товарищ майор.

— Сейчас 37-й? — орал Денис.

Конвоиры растерялись.

— Никак нет, — удивился старший. — 92-й.

— А в чем разница? Скажи!

— Так… тогда вроде… был голод, а сейчас свобода.

Егорка очнулся:

— Не ругайте их, — прошептал он. — Пожалуйста, не… ругайте…

— А ты помалкивай, — приказал Денис.

Конвоиры переглянулись.

— И команды не было, — доложил старший.

— Какой команды?

— Чтоб не бить.

— А тебе команда нужна?

— Точно так! Что скажут, то и сделаем…

Конвоиры вытянулись по швам, и Егорка в этот момент снова чуть не упал.

— Уроды… — сплюнул Денис — Держите парня, как букет цветов. И ровненько, ровненько его посадите…

Метод кнута и пряника состоит в том, что если пряники подсохли, ими тоже бьют.

Егорка широко открыл глаза, но его веки почти не шевелились: он смотрел и никого не видел, даже Дениса.

— Ну что, брат? Говорить можешь? Ты меня слышишь?! — спрашивал Мениханов.

Егорка не ответил и смотрел куда-то в сторону.

— Под суд отправлю, — предупредил Денис конвоиров. — кто у них в камере за порядком следит?

Старший удивился.

— В этой — никто. Там одни петухи, их же не жалко!

Только сейчас Егорка действительно видел Дениса.

— Говорить можешь?

— М-мо… гу кажись… — вышепнул он. — Сидеть чтой-то трудно, товарищ. Валюся я…

— Не свалишься! Быстро кресло! — крикнул Денис конвоиру с лычками. — Найди где хочешь и мгновенно, аварийно ко мне!

Чем глупее народ, тем быстрее бегает он перед начальством.

— По г-голове сад-данули… — объяснил Егорка. — Вы уж… извиняйте меня… товарищ начальник, если, значит, подвел кого. Головушка-то счас… тяжелая, и лечь очень хотца.

Если вызвать врача, он запретит любые следственные действия. А Иван Данилович торопит, бюджет на Егорку не выделен, чтобы врач разрешил допрос, ему надо что-то отсыпать, значит платить придется свои.

Денис снова подошел к Егорке.

— Кто тебя бил? Помнишь?

— Все били, товарищ начальник. Каждый по отдельному.

— Больше бить не будут.

— Спасибо вам…

— Слово даю.

— Спасибо, товарищ… А разве не вы их науськали?

— С ума сошел? — обиделся Денис. — Я — честный человек. А тебе сейчас кресло принесут.

Если бы Егорка мог заплакать, он бы, наверное, заплакал, но плакать Егорка тоже не мог.

— Кресло будет, — понял меня? — повторил Денис. — Будешь сидеть, как английский король!

Егорка приподнял голову.

— А если б короля того — и в камеру? Его бить будут?

Ожил, что ли? Может, ему водки дать?

После стакана (обычно — после первого стакана) заключенные подписывали у майора Мениханова все, что нужно подписать. Любые показания. И на себя, и на кого угодно.

Иван Данилович как-то раз рассказывал Денису, что Григорий Романов, всесильный хозяин Ленинграда, обрушился на Шостаковича за то, что великий Шостакович вступился за танцовщика Аскольда Макарова, подписал петицию в его защиту.

— Так что дали, голубчик, то и подписал, — развел руками Шостакович.

Всегда, испокон веков, власть в России вселяет в людей страх.

— Бить больше не будут, — повторил Денис. — Ты в кресле когда последний раз сидел?

— Я?.. — удивился Егорка. — В театре. На площади у нас, в Красноярске.

— Любишь театр? — удивился Денис.

— Так жена водила, Наташенька. Жизнь ушатала нас, конечно… но мы ж в Сибири… не только пить могем, товарищ майор.

— Ну?

— Так точно.

— А чай выпьешь?

Денис и сам удивился, что предложил егорке чай. Принес с собой водку, а предложил чай.

— Ну так… что? Погоняем… чаи?

— Зачем?.. Зачем… чай?

— Угостить тебя хочу.

— Угостить?

— Да.

— Так лучше к жене тогда отпусти, товарищ начальник…

— Отпущу, отпущу, — пообещал Денис. — Поговорим — и слеплю тебе, богатырь, билетик на свободу. Почему не отпустить, если ты — душа-человек!