Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

Раневская мечтательно закатывала глаза. Она гениально играла идиоток. Всегда! И от нее отстали — вы… вы мне верите?..

Алешка внимательно смотрел на старика. Ему вдруг показалось, что Борис Александрович долго-долго не был в Москве, тем временем в его квартиру забрались воры, унесли из квартиры все самое ценное, а он только сейчас заметил пропажу. Но поверить, что его действительно обокрали, не может, это не укладывается у него в голове…

— Значит… вы разгромили СССР? — вдруг тихо, почти шепотом, спросил старик.

— Не мы, мэтр, — строго возразил Бурбулис. — СССР разгромил Горбачев! Когда были избраны съезды народных депутатов, появилась потрясающая возможность сделать его делегатов мотором преобразования советской империи в великое ново качество. Но Михаил Сергеич испугался… он же — патологический трус, вы… вы обратили внимание?., и — принялся бороться с жизнетворной энергией обновления, которую, дорогой мэтр, он — сам! — выпустил на волю. И в результате колосс рухнул. А мы, наша команда, всего лишь оформили этот разгром!

— Да что вы, что вы… — замахал руками Борис Александрович, — сам Союз никогда бы не рассыпался, вы уж извините меня, старика! Он же был людьми соединен, люди — самая прочная связь на свете…

— Он уже рассыпался, — перебил его Бурбулис. — ГКЧП, который так и не понял, как не понимаете вы, Борис Александрович, что Советский Союз давным-давно умер, ГКЧП вбил в этот гроб последний гвоздик!

— А вот скажите, — Борис Александрович все время поправлял очки, — Галина Уланова, великая балерина…

— Пусть приходит, двери открыты…

— Это имя… как Юрий Гагарин… как Анатолий Карпов… оно известно всей планете…

— И что? — поднял глаза Бурбулис.

— Но иногда… после войны… в Кремле, знаете ли, были такие… тихие концерты. И Галина Сергеевна танцевала для Сталина. Пели Козловский, Максим Михайлов, иногда — Юрьева Изабелла… а Сереженька Образцов, мой друг, показывал куклы…

— По-моему, Уланова… не подписывала «Слово к народу», — насторожился Бурбулис.

— А если б подписала?

— Я бы его принял.

Борис Александрович опустил голову, потом медленно встал, сделал шаг к столу, к Бурбулису, и протянул ему руку.

— Извините, что отнял время. Был очень рад познакомиться.

— И вам спасибо, — улыбнулся Бурбулис, пожимая его ладошку. — Мы, я чувствую, стоим пока на разных позициях, но сближение неизбежно: демократические институты хороши тем, что у каждого из нас есть право на ошибку; мы как-то забыли…

— Если б не вы, товарищ Бурбулис, — теперь уже старик вдруг резко его перебил, — Советский Союз жил бы еще триста лет, как дом Романовых! Дело в людях, а не в начинке… социалистический он там… капиталистический, — он и социалистическим не был, потому что Ленин сразу ввел нэп и эти страшные концессии, Троцкий настаивал, Лев Давидович, Ленина в Россию немцы привезли, а Троцкого параллельно с Лениным, тогда же, в 17-м, везли — кораблем — американцы.

Дублирующий вариант, так сказать! Очень хотелось все захватить. И получили — в подарок — концессии: КВЖД, Дальний Восток, весь север. Когда приходят американцы, они всегда грабят. Где здесь социализм, равенство, братство?

Вот у вас бутылка, — Борис Александрович заметил вдруг бутылочку боржоми, стоявшую на журнальном столике. — Ей какая разница, бутылке-то, какая водичка в ней плещется? Бутылка на то и бутылка, чтобы объем сохранить, чтобы напиточек не разлился! Но если эту бутылочку с размаха да еще и об землю, о камни, она же разлетится к чертовой матери! Но зачем? Зачем ее разбивать? Осколки потом не соберешь, то есть придется нам, дуракам самонадеянным, по осколкам топтаться всю оставшуюся жизнь, ноги в кровь резать, потому что другой земли других осколков у нас нет!

Сто лет пройдет, сто, не меньше, пока мы эти осколки своими босыми ногами в песок превратим! А до тех пор, пока не превратим в песок, мы все в крови будем. Все умоемся. От этой гадости — раскол — не убережешься, осколки могут резаться, а кровь — пачкаться! Кровь всегда брызгами летит, не разбирая сторон… Когда брызги повсюду — это уже фонтан! Ну что же… — значит, поделом нам, если по матушке-земле, предкам завещанной, достойно пройти не сумели…

Борис Александрович встал, вежливо поклонился Бурбулису и незаметно поправил на шее платок-подушечку Он старался не смотреть Бурбулису в глаза, ему хотелось как можно быстрее закончить разговор и выйти отсюда.

Бурбулис молча, с поклоном, пожал Борису Александровичу руку и скрылся в комнате отдыха.

«Кто он такой, этот Бурбулис, — подумал Алешка, — что бы великий старик так сейчас волновался?»

Алешка вышел проводить Бориса Александровича на Ивановскую площадь, и вдруг выяснилось, что у старика нет машины.

— Суббота, знаете ли, — извинился Борис Александрович. — У шофера — выходной, он и так внуков не видит…

Алешка взглянул на часы. Нет, не суббота, уже воскресенье, полночь.

Пошел снег. Опираясь на палку, которая то и дело съезжала в сторону, старик сделал несколько шагов и чуть не упал. Даже здесь, в Кремле, снег почти не убирали. Зарплаты — копеечные, они сейчас везде копеечные, поэтому дворники — разбежались.

Алешка хотел вернуться обратно, в приемную Бурбулиса, попросить машину, но остановился: он знал, машину ему никто не даст, если бы Недошивин хотел — предложил бы сам, но он, видимо, решил, что машина Борису Александровичу не положена по его статусу…

Алешка подбежал к старику:

— Пойдемте… поймаем такси….

Он аккуратно взял его под руку.

— Да как же, господи, вы ж раздетый… — заупрямился Борис Александрович.

— Ничего-ничего, идемте! Я закаленный! Я из Болшева!..

— Болшево? Вот это да… А у меня, знаете ли, дача в Валентиновке, совсем рядом… электричка ходит… — тихо бормотал старик.

Он тяжело опирался на его руку. Ноги скользили, но держались; Борис Александрович и Алешка медленно шли вниз, к Боровицким воротам. Мимо них вдруг промчался кортеж Бурбулиса, и Геннадий Эдуардович, как показалось Алешке, весело помахал им рукой…

С утра, слава богу, не было совещаний, но настроение испортил Евгений Комаров, губернатор Мурманской области:

— Хлеба, Егор Тимурович, на два дня. Потом катастрофа. Услышьте меня, взорвется народ: хлеба нет!

Нашел чем испугать, губернатор… После сталинских лет нет у России охоты взрываться, отбита навечно! — Самое трудное в государственной работе — неизбежные встречи с психопатами. Хлеба нет… — А при чем тут Совмин?

Катастрофа, Комаров, это у тебя, в Мурманске, в Совете министров никакой катастрофы нет!

Гайдар считал себя ученым, но каких-то открытий в экономике у него пока не было. Сочетание несочетаемого: гипертония, животик-бегемотик, вечно мокрая (от пота) лысина и — несокрушимая энергия трибуна, публициста-оратора, журналиста, который умеет не только писать, но и говорить!