Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Ваучер, — засмеялся Петраков. — У Гайдара знакомый есть, Джефри Сакс. Проводил приватизацию в Польше. И в Боливии. Везде — с катастрофическими последствиями для экономики. Он и предложил назвать эту счастливую бумажку ваучером; словечко непонятное, но солидное…

Чуприянов опять разлил по «клюковке».

— Я давно понял, России надо бояться тех слов, которых она прежде не знала, Николай Яковлевич…

— Хорошо сказано, однако. Выпьем?

— Выпьем, — согласился Чуприянов.

Ваучеры — это Милтон Фридман, Иван Михайлович, чикагская школа: из страны социальной сделать — побыстрее — страну либеральную. Вот задача…

— Ваучер, надо же… — удивлялся Чуприянов. — Замечательные слова: «Не влезай, убьет!», на английский, как известно, не переводятся: не в силах англичане понять, о чем идет речь.

— Рыбу кидай, — повернулся Чуприянов к Катюхе. — И водку в уху, лучше полстакана, — да?..

По голосу ясно: начальник. Образ жизни — постоянно отдавать распоряжения!

— А водку-то зачем? — удивился Петраков.

Прежде он никогда не слышал, чтобы в уху лили водку.

— Полстакана на ведро, — улыбнулся Чуприянов. — Закон! А еще надо обязательно опустить березовую головешку. Чтоб наварчик дымком отдавал, иначе это не уха, а рыбный суп!..

Про головешку Петраков тоже слышал впервые.

— Вот так… рецепт…

Он засмеялся.

— Надо будет запомнить…

— Старославянский, Николай Яковлевич! От деда моего Доната Чуприянова, — разулыбался Иван Михайлович. В его улыбке промелькнула вдруг такая ясность, чистосердечность, и как-то сразу стало теплее. Да-да, искренний человек, без гнильцы.

— Там, в ведре, Николай Яковлевич, шесть литров родниковой воды, — продолжал Чуприянов. — Значит, нам надо шесть килограммов линя. Хариус пойдет нынче на второе… раздельное питание, короче говоря! Варим так: в марле опускается в ведерко рыбка и кипит, сердечная, пока у нее не побелеет глаз. Потом кулек убираем. — Да, Катюха? Чего молчишь? Рыбы в бульоне, тем более костей, не может быть; рыба подается отдельно от бульона, лучше всего — в специальной деревянной мисочке…

Раз тройная уха, значит, не обессудьте: три раза по шесть килограммов, марля за марлей… каждый кидок — минут на семь-десять, не больше, только в кульце должны быть ерши. Обязательно! Если уха тройная — значит, ерши. А они, заразы, подевались нынче куда-то, нет — и все тут, вот что тут сделаешь?..

Таких, как Чуприянов, директоров Бурбулис называл «красными директорами».

Красные — значит, совсем плохие.

Интересно: он, Бурбулис, был хоть раз на каком-нибудь заводе?

— Если на Западе вам заказывают отель, выдается специальный талончик — ваучер, — закончил Петраков.

Он ел не отрываясь, в обе щеки, не замечая крошек, падающих на тарелку изо рта.

— Черт его знает, — усмехнулся Чуприянов, — я в отелях не бывал. Только в гостиницах. Но я умею считать, грамотный!

Сколько людей у нас в России? — Чуприянов вытер ладонью рот и откинулся на спинку стула. — Мильенов сто пятьдесят, Николай Яковлевич? Умножаем на десять тысяч рублей. И что? Правительство, Ельцин этот считают, что вся собственность Российской Федерации — заводы, фабрики, комбинаты, железные дороги, порты, аэродромы, магазины, фабрики быта, все, что у России сейчас есть, осталось пока, все это стоит… сколько? — Чуприянов напряг лоб. — Полтора триллиона… Всего? Нынешних-то рублей? Е-ш-шьти… а они у вас в Москве считать-то умеют, эти министры? Один наш «Енисей», — Чуприянов мотнул головой, — вон там, на другом берегу… тянет на пару миллиардов, между прочим! А если с полигоном, где Петька Романов, Герой Соцтруда, свои ракеты взрывает, и поболе будет, я думаю…

Петраков поднял рюмку.

— Хочу выпить за…

— …и что, они… демократы московские… — в сердцах перебил его Чуприянов, — после такого вот жульничества думают власть в стране удержать? Если и придет им… вашим там… кто на смену, так только бандит, Кудияр-атаман, и править он будет по-бандитски, пока Господь в нем совесть не пробудит… если пробудит!

Слушайте, если они, наши новые министры, русские люди, то почему они по-русски не разговаривают? Какой еще, па хрен, ваучер? Да я в Ачинске сам народ на улицы выведу!

Когда русский человек нервничает, в нем тут же набухает угроза.

— Ну хорошо, это все — пацаны, — заключил Чуприянов. — А Ельцин-то, Ельцин, он же… серьезный человек, с опытом… он-то куда смотрит?

— А он, похоже, мало что понимает, — вздохнул Петраков. — Все думают, он человек с опытом, это обман; какой-то опыт у него есть, конечно, только это провинциальный опыт, вспомните Ельцина на посту руководителя Москвы.

— Согласен, — кивнул Чуприянов и потянулся за «клюковкой», чтобы опять наполнить рюмки.

— Страна распалась, чтобы все стали нищими. Ответ на 41-й, если угодно, величайший подъем духа. Нищий человек готов погибнуть в окопах за свою страну?

— Пожалуй… — задумчиво протянул Чуприянов.

— За вас, Иван Михайлович! — Петраков поднял рюмку. — Долгие лета!

— Благодарствуйте!

Они с удовольствием выпили.

— Особенный случай, наш Президент, — улыбнулся Петраков. — Молчит, как карась на сковородке. Сердце у него мхом обрастает. Но меня вот… — Чуприянов подлил водки, — …да, благодарю вас, Иван Михайлович, — меня вот что интересует: если случится вдруг чудо и в обмен на ваучеры мужички ваши получат акции Ачинского глинозема… они себя как поведут?

— Плохо. Плохо себя поведут. Очень глупо.

— Почему же?.. — удивился Петраков; он очень внимательно слушал Ивана Михайловича. — Комбинат — огромный, стабильная прибыль, так что ваш веселый парень, Егорка, вправе рассчитывать сейчас при акционировании и на свою долю, верно? Как он поступит? Будет ждать эту свою долю-долюшку… прибыль… год целый или тут же про даст свои акции… за бутылку водки?

Катюша разлила по тарелкам уху, но Чуприянов не ел — он пристально, не отрываясь, смотрел на Петракова — Если сразу не прочухает — продаст, — уверенно сказал он. — Скорее всего — продаст.

— Так, — Николай Яковлевич согласно кивнул, — а если… как вы выразились… что ж тогда будет?

— Тоже продаст. Станет моим ставленником. Вот и все.

— Кем? Кем… простите?

— Моим ставленником. Я его раком поставлю. Что ж тут непонятного? Я что, дурак, что ли, такой завод сопляносам на акции раздавать?

Он залпом опрокинул рюмку.

— Спасибо за искренность… — задумчиво сказал Петраков.

Он помедлил, вздохнул и тоже выпил.

Чуприянов, похоже, уже опьянел. «Вся русская история до Петра Великого — сплошная панихида, а после Петра Великого — одно уголовное дело», — вспомнилось Петракову. Кто это сказал? Ведь кто-то же это сказал… между прочим…

— Поищите дурака, — завелся Чуприянов. — Среди нас, директоров, которых вы так ругали сегодня, не найдете!..