Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Кооперативы Китая, дорогой Иван Михайлович, создавали конкуренцию исключительно в своей стране. А Рыжков при абсолютно беспомощном уже тогда КГБ работал — по факту — только на заграницу. Правильный шаг в ложном направлении, одним словом! Борис Николаевич, кстати, сейчас тоже вовсю заигрывает с Китаем.

Втихаря подкармливает его нашей земелькой, вот-вот отдаст Китаю Тарабаров, государственная граница тогда просто через Хабаровск пройдет, для друзей Борису Николаевичу ничего не жаль, он же широкий, Ельцин, особенно если поддаст, хотя Китай — он же как фальшивая монета, в любую минуту может подвести…

— А Ельцин, значит, пьет? Не брешут люди.

— Тяжело больной человек. В любом отношении.

— Выбрала Россия!

— Выбрала. Одного человека — Президента — и то выбрать не можем.

— Ну, почему же? Инвалиды выбрали инвалида.

— …а директора, Иван Михайлович, оказались… как те же российские помещики! Я летел в Красноярск и наткнулся в книжке на Царский манифест 1861 года. Интересное чтение, доложу! Что такое крепостное право? Желание царя закрепить крестьян на их землях. Иначе Сибирь была бы пуста. И севера. Рыба, Иван Михайлович, ищет где глубже, а человек где лучше; все подались бы в южные края…

Чуприянов слушал с большим интересом. Крепостное право как совершенно необходимая — в условиях России — вещь: прежде он как-то не думал об этом.

— И вдруг, — продолжал Петраков, — царь отменяет крепостное право. Страшнейший удар по самодержавию, между прочим! Я, — Петраков полез в боковой карман пиджака, — выписал для себя, послушайте, что царь сказал: «…Права помещиков были доныне обширны и не определены с точностью законом, место которого заступали предание, обычай и добрая воля помещика. В лучших случаях из сего происходи ли добрые патриархальные отношения искренней правдивой попечительности и благотворительности помещика и добродушного повиновения крестьян. Но при уменьшении простоты нравов, при умножении разнообразия отношений, при уменьшении непосредственных отеческих отношений помещиков к крестьянам, при впадении иногда помещичьих прав в руки людей, ищущих только собственной выгоды, добрые отношения ослабевали, и открывался путь к произволу, отяготительному для крестьян и неблагоприятному для их благосостояния…»

Иван Михайлович, — Петраков остановился, — такая картина вам ничего не напоминает? Или разница в том, что в 1861-м было освобождение от крепостничества, сейчас, в 1992-м, все наоборот, — новое крепостничество, полная зависимость от доллара, от нефти… — я… я не прав?

Чуприянов молчал. А потом так же молча наполнил рюмки.

— К концу 88-го нефтепродукты и хлопок, цемент и рыба, металл и древесина, минеральные удобрения Ольшанского и кожа — все, что Совмин и Госплан выделяли для насыщения внутреннего рынка Советского Союза… все прет за рубеж эшелонами, — говорил Петраков. — Народ, те же директора стали денежки складывать в кубышку. Богатели на глазах. Бизнес по-русски: это — мне, это — тоже мне, ну и это мне! Все остальное — тебе, Родина! Будто заранее готовились, черти, к ослепительной приватизации. Ждали, короче, Егора Тимуровича. И Анатолия Борисовича.

Случайность? Может быть, не знаю, — Петраков ловко подцепил на вилку грибочек и любовался им как ребенок.

— Выпьем, Николай Яковлевич?

— Ответьте! — наседал Петраков.

— Думаю, нет… не случайность…

— И я так думаю! Январь 89-го… — какая скорость, да? Записка Власова, Шенина и Бакланова, я ее читал и помню наизусть:

«Обеспеченность сырьем, материалами в автомобильной и легкой промышленности Советского Союза составляет не более 25 %. Строителям нажилье и объекты соцкультбыта приходится лишь 30 % ресурсов. Многие предприятия, по словам министров, тт. Паничева, Пугина, Давлетовой, вот-вот встанут…»

А где ресурсы? Где? Куда делись?

Как где? Через кооперативы ушли за рубеж. И обрушился весь рынок страны. Внутренний.

Что делают наш дорогой Совмин и Рыжков, когда рынок поплыл? Из закромов Родины, Иван Михайлович (опять закрома)… Рыжков выделяет золото на покупку продовольствия. За границей. И наши собственные продукты (мясо, рыба, хлеб) теперь повсеместно оформляются как «забугорные».

Суда загружаются в портах Таллина и Риги, огибают Европу и приходят, Иван Михайлович, в наш любимый город Одессу, «город каштанов и куплетистов», где по документам русская пшеница становится импортной, канадской, и по цене соответствующей: 120–140 долларов за тонну…

Прелесть? Детектив!

Петраков внимательно смотрел на Чуприянова; он тяжело уставился на полную рюмку и думал о чем-то нерадостном.

— Вот он, 88-й год, — закончил Петраков. — И встали наши заводы намертво, Иван Михайлович, не мне вам говорить, особенно — в Центральной России. Все связи оборвались. Ну а в ответ… что? — Правильно, — как по команде повсюду возникают народные фронты. Люди же без работы! Куда они идут? На улицу! Только в одном Куйбышеве на митинг протеста собрались, помню, 70 тысяч граждан. Такого и в 17-м не было!

Чуприянов молчал…

Он и в самом деле не знал, что сказать.

Тикали на стене старые ходики, висели фотографии, тоже старые, а в окне истерически билась жирная муха.

На дворе — снег, а в окне — муха. Как это так?

— Словно… о какой-то другой стране говорите, — протянул наконец Чуприянов. — А мы тут… жили-жили, что-то замечали, что-то знали, не замечали, и все чего-то ждали, ждали…

— До полного развала страны оставалось тогда два года, — заключил Петраков.

— А Егор Тимурович, значит… и до нас… добрался? — вздохнул Чуприянов. — Да, у Москвы у вашей… длинные руки!

Ему хотелось поменять тему.

— Приватизационный чек — десять тысяч рублей! — откликнулся Петраков.

Теперь он приналег на картошку и был очень-очень доволен.

— Хороший человек, — хмыкнул Чуприянов. — А цифры откуда?

— Сдуру, Иван Михайлович, сдуру. Откуда же еще? Но ведь это не рубли. Не вполне рубли. Так просто слово использовали…

Они чокнулись и выпили. Каждый до дна.

— Как так? — не понял Чуприянов. — А что тогда этот чек, если не рубли, — можно спросить?

— Никто не ответит. Потому что никто не знает.

…Такой стол может быть, конечно, только в России! Все либо с огорода, с грядки, либо — из леса. Россия никогда не умрет от голода, главное богатство страны — это не нефть и газ, а лес, луга, озера, реки. И самое чудесное на русском столе — это, конечно, моченые яблоки. Только никто не знает, как их подавать: как десерт или как закуску!

— Рубль есть рубль, — вздохнул Чуприянов. — В России царей не было… и манифестов, а рубль уже был. Если это не рубль, значит, не пишите, москвичи… на вашем фантике, что это рубль. Чего ж людей дурить? Приватизационный талон… или… как?