Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Горбачев засмеялся.

— Правда такой герб? — всплеснула руками Раиса Максимовна.

— Я им объясняю, — подхватил Горбачев, — глупо искать вкус в дерьме. Эта ж свобода ваша сейчас как дерьмо! Ресурсов нет, денег нет, — я упразднил, Раиса, 80 министерств! 65 тысяч чиновников идут под нож накануне зимы.

Вы хотели? Я подчинился. Нате, жрите! Так Минфин России закрывает — в ответ — счета для всех вузов союзного подчинения.

Гена Ягодин, министр, беспокоится: Михаил Сергеевич, у нас будет «Тяньаньмынь»! На Госсовете, — Горбачев по-прежнему ходил по палате, — вдруг уперлись в бюджет. До конца года надо 30 миллиардов. Хоть умри! Ельцин набычился: «Не дам! Не дам включить печатный станок!»

Явлинский Григорий ему и так и сяк… «Н-нет, — кричит, — ваши деньги вообще уже ничего не стоят!»

Вызвали Геращенко, он разъясняет: денег в Госбанке нет, а государство без денег не может.

«Не дам, и все!» — рычит Ельцин! Еле-еле уговорили его не разгонять хотя бы Минфин. Кто-то ж должен распределить деньги, если мы их найдем!

«Ладно, — говорит, — пусть живут до первого декабря!»

Представляешь, какой уровень дискуссии сейчас на Президентском совете? Я сижу, переполняясь гневом. А Ельцин, правда: то ли водкой оглоушен, то ли еще что, но оглоушен здорово: этот пельмень все время на грани нервного срыва. Не забыл сукин сын, что двадцать пять миллионов людей за него вообще не явились голосовать! Его ж выбрали сорок миллионов из ста трех!

Раиса Максимовна качнула головой:

— Сорок миллионов идиотов… Сорок миллионов!

— Ты пойми, — оживился Горбачев, — если сейчас Союз государств не сделаем мы, его сделают они, «незалежные»! Встретятся подальше от Москвы, перепьются вусмерть и по пьяной роже бабахнут: Срочный Славянский Союз! Президентом будет Ельцин. Сразу новую карту нарисуют. Народу пообещают хлеб и мясо. Они большие мастера обещать. Водку дешевую! Ельцин уже заявил, что в декабре Гайдар полностью отпускает цены. Так Явлинский, я скажу, Григорий чуть со стула не свалился! Что будете делать, спрашивает, когда народ на улицы выйдет? Все молчат, и Ельцин молчит. Короче, так: додержаться, додержаться надо, это как конечная цель. Вина хочешь?

…Что, что случилось с Раисой Максимовной? Почему именно сейчас, в эти минуты, она остро, вот просто до боли поняла, все, о чем только что сказал ее муж, это даже не конец, хуже — это падение?..

Она смотрела на Горбачева с болью, свойственной матерям, вдруг переставшим понимать своих детей.

— Тебе не кажется, Миша: если до сих пор у нас что-то не получилось, значит, это не получится уже никогда?

Горбачев вздрогнул:

— Ты о чем?

— У нас с тобой путь на Голгофу, Миша… У нас с тобой, — повторила она. — Вдвоем. Иисус был один. А мы — вдвоем, нам легче.

— А мне наплевать, — махнул он рукой. — Раньше надо было бежать, раньше! Помнишь, ты тогда что говорила? Ты была против. Мы гуляли с тобой по саду, и я делился. А сейчас — поддаешься. Уже чуть не плачешь. Стоять, Захарка, так до конца. Скольжение будет, я не отрицаю, но… — Горбачев вдруг лукаво улыбнулся: — Я ж тут много хороших аргументов наскирдовал, и я — упрямый хлопец, ты знаешь…

— Да, останавливаться сейчас нельзя, поздно… — вздохнула Раиса Максимовна. — Сейчас поздно. Мераб всегда говорил: есть смерть, и есть — мертвая смерть.

— Мераб, да…

В Московском университете однокурсником Горбачева был один из величайших философов второй половины XX века Мераб Константинович Мамардашвили. В общежитии МГУ Мамардашвили и Горбачев пять лет жили в одной комнате, что, впрочем, не помешало Михаилу Сергеевичу забыть великого грузина в годы его опалы.

— Мераб… он как, ты не знаешь?

— Он умер, Миша.

— Как умер?! Когда?

— Еще зимой. У самолета. «Если мой народ выберет Гамсахурдиа, я буду против моего народа…» — знаешь, да? Он так говорил.

— Не знал…

— Мераб летел из Америки через Внуково. Грузины тут же его узнали, стали орать: «Да здравствует Гамсахурдиа!» Плевали Мерабу в лицо, загородили трап… Он — психанул.

Повернулся, прошел все летное поле, толкнул первую же дверь в терминал и упал: инфаркт.

— Да… — Горбачев задумчиво жевал листики салата. — Да…

— Ты правильно решил, Михаил Сергеевич: уходить глупо. Шли, шли… Всенародно избрались. И вдруг — уходить.

— Мераб, Мераб… — задумчиво говорил Горбачев. — Мераб… Буду о нем говорить, да…

Было слышно, как здесь, в столовой, идут настенные часы. Раиса Максимовна кивнула на бутылку вина:

— Ухаживай, Президент! Я пью за человека, который изменил мир.

— Ухты!..

— Именно так, — улыбнулась Раиса Максимовна. — возвысился над своим веком.

— Давай!

Красивая рюмка и красивый хрустальный бокал звонко тукнулись друг о друга.

— Рыбу будешь?

— Не сейчас!

— Михаил Сергеевич, рыба — это фосфор.

— Знаешь что? Я остаюсь с тобой. Здесь! — Горбачев смотрел на нее с обожанием.

— Ты не выспишься.

— Встань! Встань, встань… Подойди ко мне. Не бойся, никто не войдет! Да подойди же! Слушай, здесь действительно холодно, или мне так кажется?..

— Я соскучилась, — улыбнулась она, — я просто люблю тебя, Миша, я просто тебя люблю…

— Скажи, это трудно — любить меня?

— Мы с тобой делаем друг друга сильнее!

— Трудно? — повторил он.

— Да.

— Надо же…

Раиса Максимовна вдруг резко вскинула голову.

— Хватит играть в кругу близких! — крикнула она. — Такому дураку, как Ельцин, может проиграть только дурак!

Ева быстро поняла: главное в ее профессии — научиться выслушивать идиотов. Только если человек — идиот, откуда у него такие деньги?

Звонков-заказов становилось все больше и больше. Каталог «Мадемуазели» (двадцать шесть девочек) переходил в Москве из рук в руки. Перед выходными и по праздникам барышни уходили влет. Проституция процветала. Ева подняла цены, самые дорогие дни — пятница, суббота и праздники.

Рынок все сам отрегулировал.

Знакомство с каталогом — 30 долларов, оплата на месте.

— Мне-то, гражданочка, дай бесплатно, все-таки я депутат, — просил в Верховном Совете какой-то дяденька, близкий, как он говорил, к Хасбулатову.

— Отойди, бл! Ты, неприкосновенный! — ругалась Ева…

В каталоге «Мадемуазели» к традиционным разделам (проститутки», «эскорт», «любовницы», «элитные проститутки» — контингент в сущности был один и тот же, но цена… подарок сумасшедшим… отличалась в разы) — в каталоге появились новые «главы»: «секретарши», «парни», «переводчики» (парни и девушки). Для тех, кто вынужденно скрывался за границей, прибавился спецраздел «тоска по Родине»: девочки были с длинными косами, веснушками и широкими глазами.

Два языка, минимум два: английский и немецкий.