Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Набор «многократок» в заграничном паспорте, готовность к вылету — три часа…

Как на боевых сборах.

Ева искала (и находила) девчонок повсюду, обычно — в школах, на вырост, девятый-десятый классы, но чаще всего девочки сами находили Еву, но кастинг, ясное дело, выдерживали не все: кто-то не умел носить туфли на каблуках, кто-то красился так, что лицо становилось, как «Черный квадрат» Малевича, кто-то убеждал Еву, что Президент в России — Ленин, кто-то просто ничего не знал…

Девочки с улицы, самосев, обычно не приживались.

— Раздевайтесь! — командовала Ева.

Если девочка снимала сначала колготки с трусами, а уж потом — кофточку, Ева тут же указывала ей на дверь.

Уцененный товар: у кого-то — шрам от аппендицита, у кого-то — кесаревы рубцы, а у кого-то кишки — просто вываливаются!

— Почемуй-то я «уцененный товар»?.. — обиделась на Еву девушка Сандра.

— А потомуй-то, овца, что твой Новочеркасск на лбу у тебя нарисован, ясно? Это еще хуже, чем вши в волосах! Тебе хоть кто-нибудь говорил, что ты похожа на Настасью Кински? — Правильно, потому что ты больше похожа на Армена Джигарханяна! А как ты одеваешься… сама подумай! Ты одеваешься так, что бабушки на улицах крестятся вслед!

Провинциалки (все провинциалки) были уверены, что Москва им чем-то обязана. Вылетали они быстро. Девочки тут же демонстрировали свое бульдожье упрямство, перемещались в соседние районы, в Московскую область, возвращались в столицу, но только блудом Москву сейчас не возьмешь.

В эпоху рынка Москва — как лютая барыня: ей все не так.

— Девочки, учите языки, — требовала Ева. — Визу в паспорт мы вам поставим, целку, если порвана случайным сперменатором, заштопаем, врачи есть, в девочки вернетесь, девственность — это тот товар, который никогда не упадет в цене, но если у вас нет языка — это все, это конец, трудно надеяться на лучшее, когда уходишь в отпуск, чтобы сделать ремонт!

Ева вычитала где-то, что за Майей Плисецкой ухаживал Роберт Кеннеди (тогда, в тот год, кандидат в Президенты США). КГБ СССР был ужасно доволен: Кеннеди совершенно потерял голову, просит руки и сердца, Брежнев, раз такое дело, с удовольствием будет посаженным отцом на свадьбе, прощай, холодная война, все ракеты под нож, не то Майя Михайловна сама устроит мужу «холодную войну», у нее получится!..

КГБ приготовил Кеннеди и чисто русский подарок: три килограмма черной икры, огромная банка. Три килограмма — ничего себе! А словари? Один вечер в ресторане при свечах, второй… и все со словарем!

А Лиля Брик в Москве уже познакомила Плисецкую с Щедриным.

Кеннеди не говорил по-русски, Плисецкая не говорила по-английски.

Скучно!

К черту этого Кеннеди вместе с КГБ и Америкой!

— А знала бы, чмара, английский… — твердила Ева, — весь мир, девки, другим стал, и я б в Майами без визы ездила…

Ева мечтала о Майами.

— Посмотри, какие чудные у меня ручки, какие линии па ладонях… — заискивала Сандра. Она боялась Евы еще больше, чем милицию.

Ева ухмылялась:

— Твои линии говорят о том, что ладони надо мыть хоти бы раз в день! И сама ты как беляш с вокзала: горячая, сочная и опасная…

Алька знала, что Ева — девушка с кругозором. Да еще и с опытом: за плечами Евы четыре миллионера. Только какие это нервы — каждый миллионер! Один, кстати, редким жлобом оказался, пакетик с чаем по пять раз заваривал, так даже чаинки, слушайте, всплывали, чтобы посмотреть на этого жлоба!

На нервной почве у Евы возникли проблемы со щитовидкой, врачи говорили, что скоро она станет похожа на Надежду Крупскую, жить ей нужно у моря обязательно; наслаждаться покоем… — какое море, какой покой, Господи, с этой шпаной: Ева не любила подопечных, никого, кроме Альки, девочки дружно не любили Еву, но как им сейчас друг без друга, — как?..

— Ну, овцы, отвечайте! Задница — половой орган или просто задний? — спрашивала Ева.

Она очень любила устраивать «овцам» экзамен.

Девочки переглядывались, Ева ставила их в тупик.

— Вроде да… — неуверенно протянула Алька.

— Молодец! — похвалила Ева. — Не знаешь, что сказать — никогда не молчи. Золотое правило блондинки: не знаешь, что сказать, — улыбнись, незаметно поправь (чтоб все видели) бретельки лифчика или сразу придумай шутку:

— Молодой человек, научите меня завязывать галстук! Я пятерых мужиков уже задушила…

Им бы молиться на Еву, крысам, но они же толком ничего не умеют, Ева пока что больше в них вкладывает, чем получает в ответ, хотя на этом фоне Алька сверкает, как бриллиант.

Она нужна строго как рабочая лошадь. А к шорам на глазах полагаются удила и кнут. — В этой малышке было так много искреннего (лицо — просто как солнышко), что даже очень опытный, искушенный человек, часто пользующийся услугами проституток (в том числе и начинающих проституток — еще кротких, трусливых, словом — вчерашних девственниц), так вот, даже опытный человек, какой-нибудь… современный Свидригайлов… не догадается, какая у малышки профессия.

Точнее, какое призвание. — Нет, можно предположить, конечно, что этот ребенок пишет стихи о любви, изучает ботанику, обожает бабочек, а по выходным смиренно поет в церковном хоре… — О многом, о многом можно подумать, глядя на Альку, но догадаться, что эта девочка долго не проживет, потому что она создана только для безобразия… — нет, нельзя.

Невозможно.

Самой природой создана?

А кем же еще? И таких «малышек» легион. Их бесполезно воспитывать, лечить (лечить от чего? от разврата?). Им трудно жить без мощного, изнуряющего секса с разными мужчинами. Кого-то одного им уже недостаточно, как погибающему наркоману уже мало обычной дозы.

Сегодня Хозе, завтра — Тореадор, потом будет кто-то еще, обязательно будет… третий, четвертый… остановка — это смерть, просто смерть.

Да, они — те же наркоманы, только сексуальные: этот порок проявляет себя очень рано, уже в детские годы. Природа словно бы торопится, не ждет, хочет побыстрее расправиться со своей жертвой. Такие девчонки обычно интеллектуально развиты, хорошо учатся, много читают и интересуются всем на свете, но вдруг в них появляются скрытая тревога, скрытое напряжение; впрочем, они, тревога и напряжение, всегда так глубоко спрятаны, что заметить их может только опытный человек.

Они любят бантики, любят косички; они улыбчивы и кажутся веселыми, доверчивыми… — словно это и не дети вовсе, а воздушные эльфы, вдруг слетевшие на землю.

К тринадцати годам они — обычно — уже настолько сильны, что никогда, даже под пыткой, не выдадут свою тайну: по ночам их ручонки вдруг сами находят то самое место, откуда по телу мгновенно разливается неизъяснимая благодать.

Клад! Найден клад! Поэтому их детская жизнь уже разделилась на две половинки: «до» и «после» «улыбки Снегурочки», как называла этот клад Алька! [4] Мы говорим сейчас только о девочках, — а мальчики? Лермонтов написал «Маскарад» в 21 год, — как, каким путем, через что он погрузился в эту бездну страстей?.. Нина, Арбенин, Шприх… откуда идет этот его вызов, откуда эта драчливость, его страсть к дуэлям, то сеть… страсть убивать… — есть ответ на этот вопрос? [Прим. авт.)