Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Зарифа-ханум была старше Гейдара Алиевича на несколько дней, точнее — почти на две недели; он родился 10 мая, а Зарифа-ханум чуть раньше, 28 апреля.

Офицер КГБ, капитан, уже капитан, но какой же он стеснительный, этот Алиев: познакомились они на свадьбе Тамерлана, брата Зарифы; Алиев был в синем костюме и голубой сорочке, да еще и глаза голубые, европейская внешность, — Зарифа влюбилась с первого взгляда, пригласила Гейдара на «белый» танец, она была смелее, чем он; и пока они танцевали, будущий Первый секретарь ЦК КП Азербайджана мучительно соображал, как ему напроситься на новую встречу.

Зарифа сообщила, что она — врач-стоматолог, и Гейдар, великий актер (он же Гамлета играл!), чуть не заплакал:

— А у меня зуб болит… Пять дней болит, с ума схожу… Может, посмотрите? Ничего не помогает — совсем! Куда прийти?..

Зарифа испугалась, тут же предложила взять такси, ее работа — совсем рядом, там есть дежурный врач, но Гейдар испугался еще больше, сказал, что купил баралгин, поэтому до утра доживет…

Синий костюм, голубая сорочка и голубые глаза…

Так, как Алиев, в Политбюро ЦК КПСС никто никогда не одевался.

После смерти жены… Когда Алиев узнал о болезни Зарифы-ханум, в нем сразу что-то надломилось, почва ушла из-под ног, он растерялся, впервые в жизни растерялся: всесильный член Политбюро, любимец Брежнева, первый зампред Совета министров, курировавший всю медицину Советского Союза, рыдал как ребенок перед своими… да, подчиненными… перед врачами, умоляя Николая Николаевича Блохина, главного онколога страны, спасти Зарифу Азизовну.

Болезнь Зарифы-ханум для московских врачей — настоящий бой без правил. Они, сотрудники ведущего онкоцентра страны, приняли этот вызов, они действительно сделали все, что смогли.

«Коллеги, все со мной ясно», — твердо сказала Зарифа-ханум за неделю до смерти.

Да, она была замечательной женщиной, у нее был дар создавать мир между людьми.

Весна 70-го, в Баку проходит Декада искусства России, специальный теплоход, который идет на Нефтяные камни, Магомаева — нет, Синявской — тоже нет, их ждут, вот-вот приедут. Гейдар Алиевич с супругой, с детьми, а их — нет, не явились.

Министр культуры докладывает:

— Гейдар Алиевич, певец Магомаев срывает концерт.

— Ой-ей-ей… Как срывает?

Министр опустил голову.

— Не пришел…

С юных лет Муслим был для Гейдара Алиевича и Зарифы Азизовны как сын.

— А Синявская? — улыбнулась Зарифа-ханум.

— И она не пришла, Зарифа Азизовна…

— Все понятно! — махнул рукой Гейдар Алиевич; ему нравилась Синявская, особенно — ее голос, он очень хотел, чтобы Тамара и Муслим поженились, но с характером Муслима это непросто, конечно, сильная женщина, только сильная женщина может быть рядом с ним.

— Вот ведь… а? — Гейдар Алиевич растерянно смотрел ни Зарифу Азизовну. — Надо же!

— А слушай, что важнее? — вмешалась Зарифа-ханум. — Любовь? Или концерт?

— Важнее дисциплина… — заметил Гейдар Алиевич, но Зарифа Азизовна перебила мужа:

— Ай, слушай, поехали без них, если что-то у детей оборвется, ты больше будешь переживать, чем я…

На свадьбе Тамары и Муслима Гейдар Алиевич сказал: «Когда я слушаю, как вы, Тамара и Муслим, поете вместе, у меня возникает ощущение, что я сам совершил хороший поступок…»

С Зарифой-ханум была жизнь. Без нее — могила.

О болезни жены Гейдар Алиевич узнал от врачей. Дети не знали. Он молчал до последнего.

Если бы дети знали, ему было бы, наверное, легче, один в поле не воин, но Гейдар Алиевич говорил Ильхаму и Севе, что им волноваться не стоит, что маме вот-вот станет легче, не та болезнь, когда надо волноваться, самое главное сейчас — верить врачам…

Сева и Ильхам — верили; Гейдар Алиевич ведет всю медицину в стране, кто, как не он, может помочь Зарифе Азизовне…

У него, Алиева, что-то страшное творилось с зубами. Врачи сказали — на нервной почве. Алиев — в бреду, температура под сорок, сбить не получается… Непостижимо, но Алиева (если бы он знал!) перевели в тот же самый бокс, где через дверь, в соседней палате, умирала его жена…

— Спасайте Гейдара, коллеги, — повторяла Зарифа-ханум. — Со мной все ясно, спасайте Гейдара…

После смерти Зарифы Азизовны, когда Алиев своими глазами увидел, что жизнь имеет конец… да, это был уже совсем другой человек. Когда два сильных корня намертво врастают друг в друга, питают друг друга своими соками, силой, и вдруг один из корней умирает… — Алиев опустел, в нем проступило — в этот момент — такое одиночество… он сразу постарел, и работа (даже работа!) его не спасала. Он упрямо загружал себя работой, всегда очень поздно приезжал домой, но легче ему не становилось. Огромный «ЗИЛ» Члена Политбюро несется по ночной Москве (после совещания, в одиннадцать вечера), и вдруг Гейдар Алиевич разворачивает машину и просит отвезти его на улицу Горького, к памятнику Пушкину.

Здесь, у памятника, и были когда-то их свидания с Зарифой Азизовной. В Москве они встречались только здесь, у Пушкина.

Ночь, людей мало, темная Москва. Самое главное — не заплакать.

Алиев выйдет из машины, постоит…

Стоял он всегда очень долго.

Хорошо, дети не видят, он ведь правда может заплакать…

Почему Зарифа-ханум, сама врач, академик, пропустила собственную болезнь?

Врачи, даже очень хорошие врачи, она ведь такая?..

На месяц бы раньше, хотя бы на месяц!..

Ильхам рыдал, не выходил из своей комнаты, на Севу стало больно смотреть, Сева сходила с ума.

…Отвратительно продвигался БАМ (Алиев курировал более двадцати отраслей), тоннели строились очень медленно, тяжело, погибали люди, много людей, тоннели постоянно заливала вода. И железнодорожники, «спецстрой», и местные власти скрывали количество погибших (были и обмороженные, все, как на целине когда-то), но, прилетев в Тынду Гейдар Алиевич первым делом отправился на местное кладбище, пересчитал все свежие могилы…

Он не прощал, если ему врали в лицо. Он говорил, что болтуны так же опасны, как опасны убийцы.

Да, в Совмине Гейдар Алиевич работал за двоих: за себя и за премьера Тихонова; Николай Александрович старился буквально на глазах. Но работа не защищала Алиева от одиночества: с этой проблемой он уже не справлялся.

Алиев боялся старости! Он обожал Малый театр, любовался Царевым в роли Матиаса Клаузена, но величие старости (Царев излучал величие) это театр, это все-таки театр!

Старость — как прелюдия к смерти, как начало смерти… — впрочем, Гейдар Алиевич не любил и себя молодого! Его тяготили воспоминания о Нахичевани. О голоде — жутком голоде ледяных нахичеванских зим…

Нет, Нахичевань никогда не согревала его душу, и никогда Гейдар Алиевич не называл себя «нахичеванцем»: никогда!