Акакий Белиашвили - Бесики

— Жить по-прежнему, пока Россия не даст нам своего покровительства и не защитит нас. В случае необходимости будем приглашать наёмные отряды или же, как ведётся исстари, каждый раз при опасности войны будем созывать войско. Надо опять-таки стараться, чтобы Россия…

— Ну, а если эта дама не захочет приютить нас под своим подолом? Что тогда? — неожиданно спросил Давид Орбелиани. — Где вы предполагаете укрыться в этом случае?

Со всех сторон раздался весёлый смех: присутствующие невольно представили себе спрятавшегося под подолом Чабуа.

Сам Ираклий не мог удержать улыбку, но тотчас же снова принял серьёзный вид и обратился к зятю с упрёком:

— Сын мой, Давид, не подобает вам столь непочтительно отзываться о господине мдиванбеге.

— Простите, государь… — Давид приложил руку к сердцу и низко склонил голову. — Трудно сдержаться, когда наше бескорыстное желание укрепить и возвеличить царство некоторые лица поднимают на смех только для того, чтобы показать своё красноречие. Мне кажется, что почтённому моему родственнику лишний раз хочется блеснуть своей учёностью. Только поэтому он поднял голос против создания постоянного войска. В истории греков не упоминаются ни пушки, ни ружья. Как же должен был поступить тот, кто первый изобрёл порох и пушку? Спросить разрешения у Чабуа? Он услышал бы ответ: ни о чём подобном в истории греков не упоминается, и потому я запрещаю вводить все эти новшества. Можно ли так рассуждать? Господь явил нам свою милость, внушив царевичу Левану блестящую мысль. Вправе ли мы ею пренебрегать?

— Месяц службы в войске не может никого отяготить, — сказал мдиванбег Иоанн Орбелиани, мнение которого всегда было решающим в совещаниях. — Поистине счастливая мысль пришла в голову царевичу Левану. Мы должны взяться за её исполнение. Необходимо немедленно приступить к переписи населения.

— Я думаю, ваше сиятельство, что именно вам подобает стоять во главе этого дела, — обратился Ираклий к Иоанну. — И лучше всего, если вы сейчас же приметесь за него.

— Прошу прощения, ваше величество, но я боюсь, что не справлюсь с этой задачей… Не лучше ли поручить её кому-нибудь другому?

— Кому же, как не вам, человеку учёному, знатоку астрономии и математики, поручить это дело? Кто другой справится с ним лучше вас? В недельный срок составьте подробную смету. Выясните, сколько нужно денег и что ещё может понадобиться для этого дела. Возьмите в помощь счетоводов и через неделю доложите нам свои соображения. Попробуем, быть может, наши труды не пропадут понапрасну… Нам кажется, что не следует отвергать счастливую мысль нашего молодого царевича…

— Свидетель бог: если бы я знал, что мысль эта принадлежит царевичу, я ни слова не сказал бы против него! — поспешил согласиться Чабуа.

Он хотел ещё что-то сказать в своё оправдание, но Ираклий прервал его и обратился к собравшимся. Он объявил, что для окончательного выяснения отношений с Россией он решил послать к императрице царевича Левана и католикоса Антония.

Давид наклонился к Левану и шепнул ему на ухо:

— Напрасная потеря времени. Тебе это будет полезно — проедешь по России, посмотришь Петербург, но толку мы не добьёмся никакого.

— Как знать! — ответил Леван.

— К тому времени, когда ты вернёшься из России, мы с Бесики уже соберём войско и по всем правилам выстроим его перед тобой. Правда, Бесики? — обратился Давид к поэту.

— Бесики я беру с собой.

— Как? Ты хочешь показать ему Россию? Поглядите-ка на эту певчую птичку! Побывал в Персии, теперь увидит Россию, скоро весь мир облетит! Ну и счастье же тебе, Бесики!

«Счастье, — подумал Бесики. — Счастье у меня собачье: то бросят кость, то дадут пинка!».

Давид, по-видимому, угадал его мысль, потому что спросил Левана:

— Ты напомнил государю о Бесики?

— Конечно.

— И что же?

— Государь ответил: «Служит же он у тебя, чего ему ещё нужно? Служить у царевича так же почётно, как служить у царя». Поговори сам с государем, тебя он скорее послушается.

Совещание незаметно превратилось в непринуждённую беседу, присутствовавшие разделились на группы. Чабуа то и дело поглядывал на группу друзей — Давида, Левана и Бесики. Сначала беседа их была напряжённой, но потом они развеселились, и Чабуа несколько раз ловил на себе их насмешливые взгляды. Решив, что молодые люди издеваются над ним, Чабуа поднялся с места и направился к ним, чтобы проверить своё подозрение.

«Если они замолчат, когда я подойду, значит, разговор действительно был обо мне», — подумал он.

Они действительно умолкли при его приближении, а Давид встал и подошёл К Ираклию.

Чабуа проводил его сердитым взглядом и сказал с укором:

— Что я ему сделал? За что он так не любит меня?

— Вы ошибаетесь, ваше сиятельство, — ответил ему Леван. — Давид вас любит больше, чем кто-либо другой…

Знаю, знаю, как он меня любит.

— Но он готов вступить в смертный бой со всяким, кто хвалит русских, — продолжал Леван.

— А русские чем прогневали его?

— Не все русские, но Тотлебен, а после Тотлебена — Сухотин. Послание же императрицы совсем возмутило его.

— Кому удавалось сорвать розу без шипов? Но сомневаюсь, чтобы причина была в этом… Должно быть, есть что-нибудь другое…

— Нет, клянусь жизнью государя.

— Значит, мысль об учреждении поочерёдной воинской повинности принадлежит вам? — переменил разговор Чабуа. — Знай я об этом, ни слова бы не сказал против. Я думал, что это наш свирельщик выдумал. Как же я не учёл, что после моих стихов он и рта не посмеет раскрыть!

— Неужели? — удивился Леван, — Но он, кажется, и не читал ваших стихов. Читал, Бесики?

— Не помню, — ответил Бесики и обратился к Чабуа: — Но если вы желаете получить ответ, я могу удовлетворить ваше желание, не знакомясь с вашими стихами.

— Хвалиться будешь потом, когда ответишь! — оборвал его Чабуа и с самоуверенным видом направился к дарю, около которого только что освободилось кресло.

Ираклий был занят беседой с Давидом и не сразу обратил внимание на Чабуа, который нетерпеливо ждал, чтобы царь повернулся к нему и дал бы ему возможность начать разговор. Чабуа хотел во что бы то ни стало прочесть царю свои стихи: было известно, что, прочитав эпиграмму Бесики, Ираклий от души смеялся и выразил сомнение, что Чабуа сумеет ответить на неё.

Давид попросил государя оказать милость Бесики и вернуть ему должность царского секретаря. Услышав имя Бесики, Чабуа немедленно полез в карман, достал оттуда листок и невежливо вмешался в разговор:

— Я слышал, государь, что вы изволили сомневаться, сумею ли я ответить нашему несравненному поэту?

Давид нахмурился. Вмешательство Чабуа в беседу в такую минуту, да притом ещё с чтением комических стихов, в которых Бесики беспощадно высмеивался, могло испортить дело. Он хотел было сказать Чабуа, что сейчас не время для стихов, но Ираклий опередил его и сказал с улыбкой мдиванбегу: