Акакий Белиашвили - Бесики

— Грузию она отвоюет наверное, и мы навсегда потеряем эту страну, — возразил Голицын.

— Нет, этого не будет, — уверенно сказал Панин. — Во-первых, с Ираклием не так-то легко справиться, во-вторых, Порта не пойдёт против Грузии, потому что это может ей испортить отношения с Персией. А если даже Турция и выступит против Ираклия, что вообще мало вероятно по высказанным мною соображениям, то это будет именно то, что весьма отвечает нашим целям и задачам. Мы отвлечём силы неприятеля с Балкан… и то, что мы не смогли сделать посылкой войск в Грузию, мы сделаем, отозвав из неё наши отряды. Сей тактический манёвр похвально одобрен Румянцевым…

— Не могу не сказать, что сие весьма жестоко по отношению к грузинскому престолу… — сказал Голицын и посмотрел на императрицу, желая, увидеть сочувствие на её лице.

Императрица снисходительно улыбнулась ему, как любимцу, которому всё прощают, и сказала, слегка гнусавя и растягивая слова:

— Князь, вы со своим русским добрым сердцем и страстью покровительствовать всем угнетённым достойны священного сана, а не звания вице-канцлера.

Голицын вежливо улыбнулся на эту шутку императрицы и, разведя руками, слегка наклонившись, сказал:

— Не будь этих черт у русского человека, вряд ли он. смог бы так далеко продвинуть границы своего государства. Мы добрые христиане, а не жестокие магометане или злые католики, которые именем Христа истребляли гугенотов. Я на ту беспредельную преданность русскому престолу, кою проявил и проявляет грузинский царь, я, как русский человек, беря пример с вашего величества, не могу не ответить взаимном преданностью этому маленькому государству… Ваше величество сами изволили сейчас высказать сожаление по поводу того, что не смогли исполнить просьбу царя Ираклия. Я по глазам царевича видел, сколько грусти…

— Ах, этот царевич меня очаровал, — перебила Екатерина. — Должна признаться, что до сих пор у меня к Ираклию было неприязненное чувство. Я его представляла себе грубым, злым и диким варваром. А теперь, глядя на сына, у меня совершенно переменилось мнение и об отце. Редко видела я такого воспитанного и образованного молодого человека. Никита Иванович, да и вы, Алексей Михайлович, — обратилась к ним императрица, — разве вы не должны сопутствовать гостям? Их угощают в малом зале.

— Я им должен ещё передать письмо к царю Ираклию, — сказал Панин, — разрешите удалиться.

Оба сановника откланялись, но Голицын, направляясь к дверям, слегка задержал шаг и, пропустив вперёд Панина, как будто что-то вспомнив, повернулся к императрице. Он хотел воспользоваться хорошим настроением Екатерины и сказать ещё несколько слов в оправдание своих мыслей, но было уже поздно: императрица удалялась в свои покои, и Голицын невольно последовал за Паниным.

Гостей пригласили в малый зал, где Панин передал Левану письмо для Ираклия, написанное ещё год тому назад. Панин в утро аудиенции вспомнил об этом письме, разыскал его, и когда перечитал, то обрадовался, так как оказалось, что письмо не надо было и переписывать. В продолжение всего этого года в грузинском вопросе не произошло никаких изменений.

Гостям подали кофе. Леван взял чашку и, едва прикоснувшись к ней губами, поставил на стол. Остальные последовали его примеру.

Все поднялись.

Гофмаршал передал Левану просьбу цесаревича Павла не торопиться с отъездом.

Леван попросил передать цесаревичу благодарность и вместе со всей своей свитой отправился домой.

Было всего три часа пополудни, но уже смеркалось.

День был серый, туманный. Подавленные и угрюмые, вернулись грузины на свою квартиру, где собрались в комнате Левана. Те, что оставались дома, стали их расспрашивать об аудиенции, но по лицам вернувшихся они без слов поняли, как обстоят дела.

Все долго сидели молча, погруженные в невесёлые мысли.

В комнате стало совсем темно.

— Зажгите свечи, — сказал Леван, — не сидеть же нам в темноте!

Слуги засуетились, и через несколько минут посреди комнаты появился канделябр с зажжёнными свечами.

Бесики невольно вспомнил вечер после приёма у Керим-хана; тогда он и его спутники тоже были подавлены неудачей. Но теперешняя неудача была гораздо тяжелее.

— С завтрашнего же дня начинайте готовиться к отъезду и… в путь! — сказал Леван.

— Неужели всё было напрасно? — вздохнул кто-то в углу комнаты.

Леван бросил взгляд в ту сторону, чтобы увидеть, кто произнёс эти слова, но лица всех присутствующих выражали одну и ту же мысль.

— Я всё думаю — как показаться на глаза государю? — сказал католикос. — Перед отъездом из Грузии он говорил мне: «Я твёрдо надеюсь на тебя. Леван ещё очень молод, с ним, быть может, и не станут считаться. Сделай всё возможное, чтобы Грузия не оказалась отданной на растерзание волкам». Как же я предстану теперь перед ним? Нет, нет, лучше я ещё раз пойду к императрице и брошусь перед ней на колени…

— Ваше святейшество, вы напрасно потревожите себя. Государственные дела не вершатся молитвами и просьбами.

— Я буду молить императрицу о спасении христианского царства нашего…

— Разве мало мы молили? Вице-канцлер Голицын также старался не меньше нас. И однако…

— Ну и что — однако? — разгорячился вдруг судья Кайхосро Андроникашвили, — Хорошо ли это — восстановить нас против турок, рассорить с султаном, заставить запутаться в долгах, ввергнуть нас во всяческие бедствия, а потом бросить на произвол судьбы? Разве так поступают?

— Будем молить всевышнего о спасении родины, — перекрестился Антоний.

Все последовали его примеру.

Леван усмехнулся. Антоний нахмурил брови и строго взглянул на него.

— Простите меня, ваше святейшество. Я вспомнил притчу об утопающем, который взывал: «Господи, спаси!», а с берега крикнули ему: «Помахай руками и спасёшься». Мы похожи на этого пловца. — Леван поднялся с места. — Мы сами, своими силами должны уладить свои дела. Ни враги, ни друзья — никто не будет уважать нас, пока мы будем слабыми. Когда мы станем сильными, все захотят с нами дружить. А сейчас — вы сами видите — никто не хочет пашей дружбы. Друг, которого надо тащить на спине, никому не нужен. А мы прикинулись такими беспомощными и слабыми, что нашей дружбы испугался даже такой колосс, как Россия… Мало ли у императрицы забот со своей необъятной страной, а тут ещё мы с нашими постоянными мольбами о помощи! Что, разве я неправ? Нет, давно пора было нам уехать домой. Завтра же укладывайте вещи. Я и дома говорил и здесь повторяю — никто нам не поможет, кроме нас самих.

— Ох-ох-ох! — тяжело вздохнул судья Кайхосро. — Как мы покажемся на глаза государю?

— А какие он письма пишет, господи! — горестно покачал головой мдиванбег Сулхан. — С юга турки и персы, с севера лезгины! Все соседи, как волки, накинулись на нашу страну, увидев, что русских войск больше в ней нет!