Акакий Белиашвили - Бесики

Какой-то молодой человек бросился к Бесики, расцеловал его со слезами на глазах и спросил:

— Не узнаешь?

— Осэ! — воскликнул Бесики и уставился на своего брата, словно не веря глазам. — Осэ, мальчик мой, неужели это ты?

— Это я, Бесики, я! Но как ты изменился, я еле узнал тебя!

— Где отец, где матушка?

— Все здесь.

— Здесь, в храме?

— Нет, не в храме, но в Москве. Разве мыслимо, чтобы отец пришёл сюда, рискуя встретиться с Антонием?

— Ах, как я торопился вас увидеть! Говори, как вы живёте?

— Не спрашивай! Врагу твоему пожелаю подобной жизни.

— Нуждаетесь?

— Да ещё как!.. Пойдём же, или ты не собираешься нас навестить?

— Как не собираюсь! Сейчас возьму разрешение у царевича.

Бесики ещё при отъезде из Тбилиси мечтал о встрече со своей семьёй, которую он не видел с момента её изгнания. Он тотчас же обратился к Левану и попросил царевича разрешить ему повидаться с родителями. Однако неожиданно для него царевич отказал ему в этом и предложил ни на шаг не отходить от делегации. Бесики не смог далее вернуться к брату, чтобы переговорить с ним. Только при выходе из храма он улучил минуту и издали знаками показал Осэ, чтобы тот сам пришёл в гостиницу, где, как полагал Бесики, они должны были остаться на ночь. Но предположения Бесики и тут не оправдались. Гостей посадили в кареты и отвезли на ночь в старый летний дворец Петра Первого, который был расположен довольно далеко от города, на большой Петербургской дороге. На следующий день, не повидав родных, Бесики, сидя в санях с Леваном, уже мчался в Петербург. Они выехали на рассвете.

— Не будь мрачен, юноша, — сказал Бесики Леван, — успеешь повидаться с родными на обратном пути. Я сам пойду к твоему отцу, чтобы сказать ему слово утешения. Ох, Бесики, куда завели нас поиски счастья нашей страны! — вырвалось у Левана. — Господи, неужели не существует в мире справедливости? Кажется, Иисусу Христу не так тяжело было нести свой крест на Голгофу, как нам тащить на своей спине нашу смертельно раненную страну. Астраханский губернатор думал, что я стремлюсь посмотреть на петербургские дворцы, и успокаивал меня: правда, мол, долго вас заставили ждать, но зато теперь вы скоро увидите этот величественный город. Этот глупец, должно быть, думал, что моя тоска — от желания поскорее увидеть Петербург и от страха, что мне не разрешат туда въехать. Если бы мне хотелось только посмотреть мир, что бы мешало мне поехать в Афины, в Рим, в Париж? Но до этого ли нам всем? Шести лет от роду я уже ездил верхом, а четырнадцатилетним отроком я впервые рассёк в сраженье саблей краснобородого лезгина. И сейчас вижу его искажённое лицо и слышу предсмертный стон: «Ай — аман!» Вот как началась моя жизнь. В восемнадцать лет мне кажется, что я уже прошёл весь жизненный путь, положенный человеку! А легкомысленный губернатор решил, что я ребёнок, который сгорает от нетерпения поскорее доехать до столицы!

— А быстро мы едем! — заметил Бесики. — Отмахиваем полтораста вёрст в день. Говорят, пятого февраля будем в Петербурге.

Пятого февраля они действительно подъехали к городской заставе Петербурга, где их ожидал почётный караул.

Гостей поместили в одном из свободных домов вице-канцлера князя Алексея Михайловича Голицына.

…И вот, снова ровно через год, 5 февраля 1774 года Левану доложили, что на этот день назначена ему аудиенция у её императорского величества государыни императрицы Екатерины Второй, каковая состоится в большом зале дворца…

А до этого в течение всего года гостей развлекали балами и маскарадами, достопримечательностями Петербурга, охотой, учениями и смотрами.

Цесаревичу Павлу очень понравился его сверстник, царевич Леван; они почти не расставались. Павел назначал плац-парады в честь Левана и даже провёл морские манёвры в Кронштадте, во время которых с палубы флагманского корабля показывал грузинскому царевичу, как должны выстраиваться корабли в боевые колонны и как нужно приближаться к вражеским судам, чтобы взять их на абордаж.

Но Леван весь был поглощён целью своего приезда. Согласна ли императрица принять Грузию в своё подданство — вот что он жаждал поскорее узнать. Но ответ, как нарочно, запаздывал. Единственной удачей Левана был пока приказ об освобождении Антона Моуравова. Тотчас по приезде царевича в Петербург жена Моуравова явилась к нему и, бросившись на колени, умоляла его помочь её мужу, который уже два года томился в крепости и не мог добиться освобождения.

— Его обвиняют в преданности грузинскому царю, — говорила она. — Разве это преступление?

Леван обещал сделать всё возможное и действительно при одной из встреч с императрицей улучил удобную минуту, чтобы сказать ей, что он готов взять на себя вину Моуравова перед её императорским величеством, если таковая имеется. Но так как, по его мнению, Моуравов ни в чём не виноват, то он, Леван, просит её величество освободить из крепости бывшего посла.

— Разве Моуравов в крепости? — удивилась императрица и обратилась к Панину — Отчего вы мне не говорили об этом, граф? Разве он в чём-нибудь провинился? Расследуйте, прошу вас, его дело и, если возможно, исполните желание царевича.

Недели через две Панин известил Левана, что его желание исполнено: надворный советник Антон Романович Моуравов освобождён из тюрьмы и, как знаток грузинского языка, назначен в прежнем чине переводчиком в коллегию иностранных дел вместо умершего подполковника Абазадзе.

Вскоре к Левану явился сам Моуравов, который облобызал колени царевича, разрыдался и довёл его тоже до слёз. После этого Моуравов по очереди расцеловал присутствовавших Бесики, Кайхосро Андроникашвили и Сулхана Бектабегишвили. Он не находил слов для выражения своей благодарности к каждому из них. Все четверо долго беседовали о делах. Леван хотел узнать, может ли выйти что-нибудь из их ходатайства. Он рассказал подробно обо всех посольских делах Моуравову, который, как оказалось, уже знал их в подробностях, так как грузинские бумаги приносили ему в тюрьму для перевода. Моуравов сказал царевичу, что, по его мнению, императрица не даст определённого ответа грузинской депутации, пока окончательно не выяснится исход войны с Турцией. Правда, Россия победоносно продвигалась вперёд, но во время мирных переговоров, чтобы закрепить за собой завоевания в Крыму и на Балканах, она могла пойти на некоторые уступки и оставить Кавказ вне сферы своего влияния. Всё зависело от того, насколько удачно сложатся обстоятельства. Не исключено было и обратное: Россия могла оказаться вынужденной усилить военную деятельность на Кавказе и не выпускать его из сферы своего влияния. В последнем случае, говорил Моуравов, императрица, вероятно, согласится на любые условия и окажет покровительство Грузии. Так или иначе, необходимо было набраться терпения и ждать.