Акакий Белиашвили - Бесики

— О, я прекрасно знаю, — глаза Ираклия лукаво улыбались, — что молодым людям более по сердцу общество красавиц… Но ничего, успеется и это!

Соломон осмелел, увидев улыбку на лице Ираклия.

— Дамы затеяли игру в азбуку, и Бесики ответил стихами на все буквы алфавита.

— Ни разу не осёкся?

— Нет. Напоследок сама царица приказала ему ответить на букву «ы».

— Ну и что, ты не потерялся? — Ираклий взглянул на Бесики с улыбкой.

— Ответил, как сумел, ваше величество.

— Из чего же у тебя были лук и стрела? На эту букву не сыщешь названия дерева.

— Пришлось немного схитрить, ваше величество.

— Схитрить? Ну-ка, скажи и мне свои стихи!

Бесики повторил стихи, которыми он ответил на вопрос царицы. Ираклий от души расхохотался.

— Ха-ха-ха! Это ты хорошо придумал. Запиши все свои ответы, мы прочтём их ещё раз. Поэтический дар — большое счастье! Отец мой немало потрудился и написал множество стихов, но его стихам не хватало прелести и силы. Ни один подражатель Руставели не смог подняться до его высоты… Но оставим это и перейдём к делу. Нам нужно написать несколько писем и притом не засиживаться слишком поздно. Первое письмо будешь писать ты, Бесики.

Бесики приготовился писать. Ираклий стал медленно, тихим голосом диктовать письмо. Глаза его следили за движением пера Бесики.

— «Двадцать восьмого апреля тысяча семьсот семидесятого года, — Ираклий задержался на мгновение, взглянул на написанное и, откинувшись на спинку кресла, продолжал: — Его благородию князю Ратиеву шлю привет и наилучшие пожелания. О ваших делах сообщил нам в подробностях господин Моуравов, коему мы верим совершенно. Мы всячески старались угодить генералу, но усилия наши были напрасны. Он желает нам только зла и всеми силами стремится вредить нам. В Ацкури он вероломно покинул нас, а теперь поставил в наших крепостях свои войска, ни в чём нас не спрашивается, и я не постигаю его намерений. С какой целью прибыл он сюда — для того, чтобы воевать с турками, или для того, чтобы низвергнуть нас? Прошу вас по получении этого письма немедленно выступить со всем вашим войском и прибыть без промедления в Тбилиси. Сим окажете вы всей нашей стране благодеяние. О провианте для войска не беспокойтесь. Обо всех же делах подробно переговорим по вашем приезде. Если вы согласны потрудиться для блага Грузии, выступайте немедленно, иначе будет поздно…»

Ираклий кончил диктовать и терпеливо ждал, покуда Бесики дописывал последние слова. Потом он снял с пальца перстень с печатью, разогрел его на пламени свечи, поданной Соломоном, и приложил в конце письма. На белой поверхности бумаги ясно изобразилась надпись «Ираклий», окружённая четырёхугольной рамкой. Он взялся было за колокольчик, чтобы позвать слугу, но не позвонил; по сдвинутым бровям его было видно, что он принял какое-то решение.

— Бесики, сын мой, это письмо ты отвезёшь Ратиеву сам. Возьми с собой двух есаулов и двадцать человек вооружённой охраны. Скажи, чтобы седлали лошадей, и сейчас же отправляйся. Если выедешь через час, завтра вечером будешь в Ананури. Поручаю тебе также сопровождать Ратиева по пути из Ананури в Тбилиси. Постарайся не опоздать к свадьбе Давида и Тамары.

Майор Карп возвращался после своей неудачи из Ананури в сопровождении единственного гусара. Между Ананури и Душети он встретил капитана Тотина, который вёз под конвоем арестованного Чоглокова в Моздок. С ним ехал и Карл Дегралье, уволенный Тотлебеном со службы. Так как путешествовать в одиночку было в эти годы опасно, Дегралье присоединился к этой оказии. Тотин получил строжайшее распоряжение не разрешать Чоглокову с кем-либо общаться. Конвой должен был пресекать всякую попытку Чоглокова начать разговор.

Когда отряд, миновав Душети, спустился в ущелье Арагвы, Чоглоков уже подготовил план побега, согласованный с Тотиным. Весьма важную роль в этом плане играл Дегралье, который собирался вернуться в Тбилиси вместе с Чоглоковым. Предполагалось, что Дегралье уедет вперёд, купит или наймёт в ближайшей деревне двух лошадей, а потом устроит засаду на берегу Арагвы и, завидев приближающийся конвой с арестованным Чоглоковым, несколько раз выстрелит из пистолета. Тотин прикажет конвойным залечь и открыть ответную стрельбу, а Чоглоков, улучив удобный момент, скроется от конвоя и вместе с Дегралье беспрепятственно направится в Тбилиси.

Все подробности побега были заранее предусмотрены. Дегралье заблаговременно уехал вперёд и достал лошадей. Конвой уже приближался к назначенному месту, когда внезапно на дороге показался майор Карп.

— Поворачивайте обратно! — крикнул он издали Тотину. — Вперёд пути нет, там появился новый бунтовщик.

— Почему вы возвращаетесь назад? — спросил Тотин.

— Благодарение богу, что я хоть остался в живых! Нужно спешить прочь отсюда, возможно, что за мной погоня.

— Но скажите же мне, что случилось?

— Подполковник Ратиев едва не отправил меня на тот свет. Он разоружил весь мой отряд. Мне самому удалось бежать, но Цорнай и Бирксхед попали в его руки. Я еле унёс ноги оттуда. Пули так и свистели мимо моих ушей. Вот как обстоят дела, господин капитан!

— Почему же Ратиев напал на вас?

— Разве вы ничего не знаете? Я должен был арестовать Ратиева.

— За что арестовать?

— Он вместе с Ременниковым и Чоглоковым был в заговоре против Тотлебена. Оказывается, они, ещё будучи в Моздоке, сговорились между собой, что арестуют генерала. Всё это вскрылось на допросе, когда арестовали Ременникова. Ну, генерал, конечно, послал нас и велел захватить Ратиева, но его кто-то предупредил об этом. И как только мы подошли к его лагерю, нас окружили его гусары и предложили нам сложить оружие. Я, конечно, скомандовал залп, но гусары пошли на нас в атаку. Я едва успел спастись, а людей моих Ратиев приказал взять в плен. Где же нам было совладать с его гусарами!

— Выходит, что дорога из Ананури в Пасанаури перерезана, — сказал Тотин, — Впрочем, что он может иметь против нас?

— Вы хотите попасть в руки к бунтовщику? — набросился на него Карп, — Вы конвоируете их главаря, самого первого бунтовщика, и думаете, что вас так и пропустят?

Тотин растерялся. Ему было выгоднее всего продолжать свой путь. Если Ратиев силой освободит Чоглокова, Тотина ни в чём нельзя будет винить и тысяча рублей, обещанная ему Чоглоковым, достанется ему без усилий. Возвращение к Тотлебену расстраивало его планы.

— Ну, теперь в путь. За мной! — скомандовал Карп и пришпорил лошадь. — Нельзя задерживаться: если за мной выслана погоня, нас могут настигнуть.

— Что ж, ничего не поделаешь! — Тотин нехотя повернул лошадь и приказал своим людям следовать за ним.

Тотин, пожалуй, решился бы не повиноваться Карпу и продолжать свой путь, но он знал, что этот продажный офицер представит Тотлебену дело в самом невыгодном свете и ему, Тотину, не миновать Сибири.