Акакий Белиашвили - Бесики

Тщательно осмотрев комнату Бесики, Анна убедилась, что незаметно проникнуть в неё нельзя.

Наконец Анна попрощалась с мачехой и отправилась домой. Она была теперь гораздо спокойней и принялась искать Тамару, чтобы перемолвиться с ней словом. Но Тамара, всегда весёлая и смешливая, теперь почему-то казалась огорчённой. Она полулежала в усталой позе на мягкой тахте. Анна ласково спросила племянницу о причине её грусти.

— Не знаю, почему, — ответила Тамара, — но у меня тяжело на сердце. Мне всё кажется, что теперь конец всему. До сих пор я была сама себе госпожа, а теперь…

— Ну что ты, милая моя! О чём тебе грустить? Ты уже не девочка. Детство у тебя было счастливое, и в девушках ты побыла сколько душе было угодно, а теперь, когда подоспела пора свить гнездо, выходишь за прекрасного человека. А что мне сказать? Я была ещё почти ребёнком — мне было всего четырнадцать лет, — когда меня выдали замуж, да ещё за человека, который был старше моего отца! А ты будешь в объятиях молодого, сильного, красивого, любящего тебя человека!

— Ах, Анна, стоит мне подумать об этом, как я вся дрожу от страха! Боже мой, он будет обнимать меня, целовать!..

— До чего ты наивна! А как же иначе?

Тамара умолкла и устремила испуганный взгляд в пространство. Анна с улыбкой глядела на племянницу… «Ах, дурочка, дурочка! — думала она. — Ты даже не умеешь насладиться своим счастьем. Отчего так несправедлива жизнь? Для одного счастье — запретный плод, а другому оно само плывёт в руки».

Анна посмотрела вокруг себя растерянным взором и зябко повела плечами.

— Тебе холодно? — спросила её Тамара.

— Нет… — Анна умолкла, потом рассмеялась, обняла Тамару за талию и прошептала ей на ухо: —Тебя греет весеннее солнце, девочка моя, а ко мне уже стучится зима… Вот мне и холодно.

Тамаре захотелось утешить и ободрить тётку. Она сказала:

— Кто знает, как ещё повернётся твоя судьба!

Но Анна безнадёжно махнула рукой:

— Эх, моя Тамара, мне уже поздно надеяться. Это тебе радоваться счастью. А я уже скоро выдам замуж мою маленькую Анико…

— Кстати, не забыть бы тебе сказать… — Тамара приподнялась на локте: —Ты знаешь, но ком вздыхает Анико?

— Как, уже? — Анна была изумлена.

— Не угадаешь! Нечаянно я узнала её тайну, увидев, как она вышивала на платке слова: «Для Бесики».

— Что, что? — Всё завертелось перед глазами Анны, она чуть не упала. Но это продолжалось лишь одно мгновение. С трудом пересилив себя, Анна проговорила: — Ах, как я испугалась! Я подумала совсем другое. Глупая! Можно ли влюбляться в Бесики девушке царского рода? Как она этого не понимает!

— Выйдет замуж и забудет! — сказала Тамара. — Что ты ответила имеретинскому царевичу?

— Пока ничего. Но, конечно, мы согласимся. Лучшего жениха нам не найти.

После того, что она услышала, Анна была готова хоть завтра же послать дяде царя Соломона Георгию согласие на брак своей внучки с его сыном. Она была рада любым способом удалить Анико отсюда, лишь бы спасти её от этой опасной любви.

Анна провела беспокойную ночь. На другой день она несколько раз пыталась увидеться с Ираклием. Письма к Георгию и к владетельному князю Мингрелии Кацию Дадиани были у неё уже готовы. Она ждала только согласия брата, чтобы тотчас же отрядить гонца в Зугдиди. Она очень боялась, как бы царь не отказал ей в согласии на этот брак. Однако все её попытки поговорить с Ираклием были тщетны, и она так переволновалась за день, что вечером насилу смогла выйти в зал к гостям. Когда Бесики стал рядом с нею, Анна не решилась даже взглянуть на него. Свадебный пир, празднично одетые гости, музыка — всё это вызвало в ней странное волнение. Минутами ей казалось, что это её собственная свадьба, а Бесики — её жених.

В душе её созрело решение: этой ночью или никогда.

«Этот пир будет и моей свадьбой, не правда ли, Бесики?» — мелькнуло у неё в голове.

Анна решила встретиться с Бесики в маленькой комнатке дворцовой башни, на рассвете, когда гости начнут расходиться и молодожёнов поведут в их покои. За столом останутся наиболее выносливые из мужчин, а из женщин — одни пойдут спать, другие соберутся в колонном зале, чтобы за игрой в нарды поджидать своих мужей. Никто не заметит отсутствия Анны и Бесики, а если кто и заметит, то кому придёт в голову, что они в эту минуту вместе? Башенная комната с окошком, выходящим на Куру, была удобна тем, что имела тайный выход через подземелье. Этим подземным ходом можно незаметно выйти на берег Куры. Стоило только надавить на рычаг, и дверь в каменной стене сама поворачивалась, открывая проход.

Именно поэтому и выбрала Анна, в качестве места для встречи с Бесики, башенную комнату. Впрочем, опасность всё же не исключалась, так как через тайный ход можно было только вывести Бесики из башни. Для того, чтобы попасть в неё, он непременно должен был пройти через комнату, в которой лежал больной Димитрий. Правда, слух и зрение Димитрия очень ослабели в последние годы, но всё же то, что происходило в комнате, редко ускользало от его внимания. Прикованный к постели, он привык спать днём и целые ночи проводил без сна, лёжа с открытыми глазами. Анна, которая хорошо знала это его свойство, заблаговременно послала свою верную Майю к придворному врачу — патеру Леонардо. у которого всегда имелось в запасе снотворное. Получив снадобье. Анна приказала Майе подсыпать его в лекарство, которое давали на ночь Димитрию.

Таким образом, всё было подготовлено для свидания, нужно было только дать знать Бесики, чтобы он на рассвете незаметно прошёл в башенную комнату.

Это Анна решила сделать сама. Она не могла доверить кому-нибудь столь щекотливое дело.

Но это оказалось труднее всего.

До того как гости сели за стол, ей несколько раз представлялась возможность незаметно сказать своему возлюбленному несколько слов, но она так трепетала от волнения, что ничего не могла выговорить. Каждый раз, упустив возможность, она откладывала исполнение своего поручения до следующего удобного случая и оправдывалась перед собой тем, что риск слишком велик.

Но когда сели ужинать, Анна убедилась, что она уже не сможет поговорить с Бесики и что все её приготовления были напрасны. Правда, Бесики сидел против Анны, но даже если бы она и сумела пересилить своё волнение, всё равно никак нельзя было незаметно для всех заговорить с ним или передать ему записку.

Она сидела, глядя в тарелку перед собой, или с преувеличенной заботливостью просила Тамару поесть чего-нибудь. И тётка и племянница от волнения не могли притронуться к кушаньям.

— Ешь, родная! Возьми хоть этой чурчхелы, иначе ты совсем ослабеешь, — говорила Анна и подкладывала Тамаре на позолоченную фарфоровую тарелку то одного, то другого кушанья.