Радченков О.М. - Тайна сенатора Карфагена

– Ну здравствуй, Аришат …

От этого голоса у степенной римской матроны, еще не утратившей своей необыкновенной красоты, подкосились ноги, и она тяжело опустилась на мраморную лавку.

– Мисдес… – По ее голосу, дрожащему, едва слышному, было понятно, что она готова вот-вот лишиться чувств.

А он стоял и улыбался, еще не до конца веря в это чудо – встречу с любимой женщиной спустя четверть века. После столько лет поисков…

Он потерял надежду снова увидеть ее, но богам было угодно, чтобы эта встреча все-таки состоялась. В прошлом году его и Адербала Совет направил к Масиниссе, который совсем распоясался под крылом Рима. Царь последнее время вел себя очень нагло, ни во что не ставил территориальную целостность Карфагена и постоянно нарушал границы.

Ни для кого в Сенате не было секретом, что Мисдес – зять могущественного правителя Нумидии, и старейшины рассчитывали на удачное завершение переговоров. Однако царь встретил их холодно. Как хитрый политик, он не единым словом не обмолвился о своей дочери Кахине. Зато встреча с Гаудой была очень теплой. Любимец Масиниссы мог позволить себе не подражать своему господину и пригласил Мисдеса к себе домой. Там, за богатым столом, пьяный от хорошего вина нумидиец разоткровенничался:

– Я не думал, что мы когда-нибудь встретимся, братья мои. Вы – лучшие из карфагенян, и мне вас всегда не хватало.

– Мы тоже скучали, Гауда, – ответил Адербал.

– До Замы мы виделись гораздо чаще, – добродушно съязвил нумидиец.

– Если бы не ты, то мы бы встретились только в подземном царстве… – сказал с благодарностью Мисдес.

– Полно, – подняв руку, остановил его Гауда. – Вы оба просто очень удачливы. Вам бы в любом случае повезло: не я, так кто-нибудь другой помог бы вам избежать смерти.

– Что-то мне так не кажется, – рассмеялся Адербал.

– Ах вы, не верящие в судьбу! – притворно рассердился Гауда. – Вам нужно внимательно вспомнить всю свою жизнь. Вот ты, Адербал, участвовал в нескольких великих битвах и даже не был серьезно ранен. Вырвался из безнадежного окружения у Нолы, что не удалось моему отцу и брату. – При упоминании о них Гауда нахмурился: душевная рана все еще не зарубцевалась. – А ты, Мисдес? Вспомни, как ты выжил под стенами Сагунта после страшного ранения, как по счастливой случайности был отпущен римлянами после Метавра, как избежал смерти при Илипе.

– А еще я вовремя поругался с Гасдрубалом Гисконом и не сгорел, когда Сципион напрочь спалил его лагерь, – шутливо поддержал его Мисдес. – Ведь ты тоже участвовал в этом?

– Нет, – усмехнулся Гауда. – Мы с Масиниссой жгли Сифакса. Так что здесь я точно ни причем.

– Да, согласен, удача присутствовала в нашей жизни, но не всегда, – вздохнул Мисдес. – Моя семья сгинула на это бесполезной войне.

Пирующие замолчали, сочувствуя его горю.

– Но у тебя вот уже восемнадцать лет как новая жена, – пытался утешить его Гауда. – К тому же царских кровей.

– Да, она прекрасна, – согласился Мисдес. – Красива, умна и послушна. Подарила мне сына, которого мы назвали в честь деда Гамильконом.

– А внука назовите Масиниссой, – фыркнул от смеха Гауда.

– Нет, с таким именем ему будет нелегко в Карфагене… Тем более что у Гамилькона перед моим отъездом сюда родился сын. И его назвали Гасдрубалом.

– У вас, у карфагенян, каждый второй – Гасдрубал.

– Так звали нашего деда, так что не ерничай, брат, – упрекнул его Адербал.

– Извините меня, – наклонил голову Гауда. – Я не хотел никого обидеть. Вот видишь, Мисдес, у тебя большая семья, и ты определенно счастлив.

– Я тоже сначала так думал. Но потом понял, что люблю Аришат до сих пор. И никогда не смогу ее забыть.

Гауда внимательно посмотрел на него, напряженно размышляя, не рассказать ли Мисдесу обо всем.

И, решившись, он произнес:

– Выслушайте меня, братья. И не вините за то, что я не смог рассказать этого раньше…

И он заговорил. Поведал о том, как встретил Верику с Карталоном в Испании, как совершил в составе посольства Масиниссы поездку в Рим, как обедал в доме Фонтея…

От таких новостей из голов ошеломленных карфагенян хмель моментально выветрился. Во время всего повествования Гауды они не проронили ни слова.

Мисдес поднялся с ложа и начал раскачиваться взад-вперед, закрыв лицо руками. Когда нумидиец закончил, он произнес дрожащим голосом:

– И где сейчас… мой сын?

– Он уже взрослый мужчина и умудренный политик. Сейчас его назначили начальником гарнизона в Булла-Регии. Так что в Цирте его нет.

– Напомни, как зовут нового мужа Аришат?

– Не зовут, а звали, – поправил Гауда. – Его подло убили ваши соотечественники, когда он возвращался с дипломатической миссией из Карфагена. Кстати, это стало причиной Замы.

Братья изумленно переглянулись, но промолчали.

– Его звали Тиберий Фонтей.

При упоминании этого имени лицо Мисдеса стало покрываться красными пятнами. В нем боролись сразу два чувства: вина за то, что он убил из чувства мести человека, спасшего его семью, и радость от того, что погибший от его руки посол оказался его соперником.

После этого признания Гауды он более не находил себе места, и в один прекрасный день решил во чтобы то ни стало увидеть Аришат.

Ничего не объяснив Кахине, привыкшей к его частым отлучкам, Мисдес отправился под видом купца в Южную Италию, а оттуда добрался до Рима.

И вот месяц спустя он стоял в атриуме большого дома Аришат и смотрел на нее, а она, находясь в полуобморочном состоянии, не могла поверить своим глазам.

Они стали встречаться каждый день. Мисдес арендовал небольшой, но уютный дом неподалеку, ставший гнездом для влюбленных.

Сын – Тиберий Младший – вначале удивлялся частым отлучкам матери, но ничего не говорил. Он, как и все римские аристократы, был постоянно занят. Сейчас Тиберий занимал должность эдила и редко появлялся дома. Кроме того, ему было известно о тайных встречах матери с Порцием Катоном – их роман начался через три года после смерти легата, – и уходящую из дому Аришат он провожал ироническим взглядом. Он знал, что его мать – одна из красивейших женщин Рима, и поэтому снисходительно относился к этой интрижке. Да и в ее отношениях с Катоном было больше политики, чем любви: мать ненавидела Сципиона, которого считала виновником всех своих несчастий, а Порций травил победителя Ганнибала всеми способами. Злоба на Публия – вот что их объединяло.

Если бы Тиберий знал, кто сейчас является тайным обожателем Аристоники, он был бы крайне удивлен. Но знать этого - ему было не суждено. По крайней мере – пока. Мисдес не знал, как сын отреагирует на правду. Аришат рассказала ему о Гелоне все: об участии его в битве при Заме, откуда он вернулся героем; о походе под началом консула Катона в Испанию; о покровительстве, оказанном отважному молодому трибуну консулом Титом Фламинином во время войны с Филиппом Македонским.