Александр Богданов - Свободная территория России

Долина эта находилась в километре от центрального лагпункта. Из окна в маркшейдерской Сергей Павлович Кравцов видел привычную картину приполярного лагеря: бараки для заключённых, многослойные витки колючки на столбах лагерных зон, часовых на сторожевых вышках, казарму военизированной охраны и домики вольнонаёмных работников. Бревенчатое и оштукатуренное здание управления, в котором находился он, состояло из кабинетов начальника лагеря и его заместителя, бухгалтерии, радиостанции и маркбюро. В комнатах было тепло и уютно. В железных печках-буржуйках весело потрескивали дрова. Из черных тарелок репродукторов доносились трансляции сталинских речей вперемежку с симфонической музыкой и новостями о трудовых подвигах советского народа. Заключенные обоего пола, служившие писарями и счетоводами, сладко потягивались за своими столами, приводя в порядок ежемесячную отчетность. Они ценили свою работу и были готовы на все, чтобы удержаться на своих местах до конца срока. Сам начальник лагпункта, тов. Волковой, уехал на недельное совещание в Магадан и подчиненным сделалось весело и привольно; ведь мышкам всегда праздник, когда кошки рядом нет. В кабинете начальника лагпункта сидел его зам, Евграф Денисович, а в кабинете зама сидела его любовница, вольнонаемная Нюрочка, муж которой был послан сегодня на дальний прииск и ожидался только к утру. Левая рука Евграфа Денисовича стряхивала в корзинку пепел с папиросы, а правая — обнимала за талию молоденькую заключенную, вызванную подметать пол. Девушка стеснялась, робела и вырывалась, но не могла отделаться от напористого объятия зама. Она привыкала к лагерю, ее привезли с материка недавно и она еще не успела растерять остатки своей стыдливости и красоты. Им было слышно, как за стеной Нюрочка напевала что-то любовное — ласковое и ритмичное — в то время как правый пальчик ее отстукивал на печатной машинке победные реляции о перевыполнении лагпунктом квартального плана. В хорошенькой головке секретарши роилось много мыслей и главным образом о пылкой встрече с Евграфом, пока его жена сегодня занята на ночном дежурстве. На побелённой стене висел портрет Дзержинского и Нюрочке казалось, что великий чекист ей одобрительно кивает.

Чувствовал облегчение и Сергей Павлович. Неусыпное внимание руководства угнетало и тревожило его. Волковой, дородный, резкий и грубый мужчина лет пятидесяти лез в его душу с бесконечными вопросами. «Почему в вашем возрасте вы холостяк? Почему вы покинули Свердловск? Зачем бросили хорошую работу, квартиру и пожаловали к нам в глухомань?» «Моя супруга Аграфена,» не моргнув глазом отвечал Сергей, «выполняет ответственное и секретное задание партии и правительства, но надеюсь, что в скором времени присоединится кo мне.» На другой вопрос он отвечал очень просто, «Мы с женой решили, что лучше приехать на Колыму самим, чем ждать, когда НКВД привезет нас сюда.» Имея опыт работы чертёжника-конструктора, шесть месяцев назад Сергей Павлович нанялся вольнонаемным на прииск имени Тимошенко и прекрасно справлялся с обязанностями маркшейдера на горных разработках. Oн изменился. Пережитые волнения и опасности, бессонные ночи и недостаточное питание сказались на нем и выглядел он старше своих 48-и лет. Спина его ссутулилась, на висках засеребрилась седина, под глазами залегли морщинки, появилась одышка курильщика и говорил он теперь с хрипотцой. Но Сергей Павлович не сдавался — как и в юности он был полон молодого задора, по утрам поднимал пудовую гирьку и обливался холодной водой. В лагпункте его поместили в одну комнату с другим холостым инженером по фамилии Веретенников, который постоянно подбивал его пить водку или раскладывать преферанс. Сергей Павлович вежливо, но твердо отнекивался, иногда уступая, чтобы поиграть на мелкие деньги в дурака. Порядки были суровые. Как-то случилось, что Веретенников пропал на два дня и на третий вернулся в комнату весь избитый. Оказалось, что он был навеселе, когда вышел за ворота забыв свой паспорт. Встретившиеся на его пути охранники не знали его в лицо и потребовали предъявить документ. Пошарив по пустым карманам, инженер не нашел там удостоверения, за что получил кулаком в глаз и был заперт в изоляторе для выяснения личности. Лишь запоздалое вмешательство начальника охраны помогло Веретенникову выбраться из заключения. После этого, к облегчению соседа, он стал меньше пить и невзлюбил конвойных. Располагались вохровцы в казарме недалеко от вахты. Спали на двухярусных проволочных койках, но из тумбочек у них не пропадало, как в бараках у заключенных, и им не требовалось носить всю свою собственность в карманах. Одеты они были добротно: зимой носили новые валенки, бараньи полушубки, меховые ушанки и рукавицы. Большая часть из них окончила несколько начальных классов и умела читать и писать. Десятилетия бесцельной и монотонной службы в охране разложили их и сделали похожими на зверей. Свободное время проводилось в драках, ссорах, картежных играх и пьяном разгуле. Вохровцев сторонились все, как вольнонаемные, так и заключенные. Начальником у них был некто Торчинский — скрытный, затаенный человек неизвестно каким образом попавший на эту должность. Глаза его хранили отпечаток долгой усталости, а сеточка глубоких морщин и седые волосы выдавали, что он уже немолод. Однако в быстрых движениях его рослого тела чувствовались задор и какая-то удаль. Своим благородным лицом и смышленым взглядом он резко отличался от своих скотоподобных подчиненных. Ходил Торчинский в потертой майорской шинели до пят, форменная фуражка с красным околышем была лихо сдвинута на бок, хромовые сапоги были всегда ярко начищены. Немного прихрамывая на правую ногу, он часто навещал лазарет, где пытался найти исцеление от своих многочисленных недугов. Сергей Павлович случайно встретил его на улице. День выдался пригожий; зима уже отступала; в теплых лучах солнца оживала природа. Сопки стали покрываться зеленью, зачирикали воробьи, забурлили весенние ручьи. Конвоир из роты Торчинского, одетый по-зимнему, устрашающе кричал на закутанную в ватное тряпье маленькую, как пичужка, женщину-заключенную заставляя ее брести через глубокую лужу. Женщина пыталась сберечь свои валенки и обойти лужу посуху, но каждый раз вохровец орал, «Не положено! Не выходи из заграждения! Еще шаг в сторону — застрелю!» и тыкал в узницу винтовкой. Женщина плакала, но, подчинившись, брела по щиколотку в талой воде. Проходивший в том же направлении, Торчинский вмешался. «Не по государственному поступаете, рядовой Коркунов,» остановившись на другой стороне лужи, негромко он отчитывал конвоира. «Куда вы ее ведете?» «Драить котлы на кухне.» «Рядовой Коркунов, вы отвечаете за сохранность рабочей силы. Больные нам не нужны. Заключенные гонят план. Потрудитесь по прибытии в теплое помещение переодеть з/к в сухое.» «Будет исполнено,» неуклюже козырнул Коркунов и повел ее дальше. «Ишь чего придумал,» ворчал себе под нос вохровец. «Ноги контрикам сушить ему вздумалось. Девок что-ли у нас не хватает? Зайди в баньку в купальный день, вон их там сколько; любую выбирай.» Так гуськом они продефилировали мимо посторонившегося Сергея — сгорбившаяся, старообразная женщина с толстым платком на голове и валенках, из которых стекала вода, раскрасневшийся от злобной радости молодчик с винтовкой наперевес и Торчинский, шагающий легкой, уверенной походкой. Последний смотрел прямо перед собой. Как бы случайно глаза их на секунду встретились, но майор отвел недрогнувший взгляд и молча прошел мимо. «Да это же Глебов!» ахнул про себя Сергей. «Конечно, он должен быть здесь!» Не нарушая правил конспирации, Сергей не обернулся, но стал ждать подходящего случая повидаться с Bождем. И он не замедлил представиться.