Евгений Федоровский - Беллинсгаузен

1 апреля «Восток» посетили генерал Макуари и вице-губернатор Эрскин, начальник размещённого здесь 48-го новоюжноуэльского полка. Завадовский при почётном карауле под барабанную дробь нисколько не хуже вышколенного лейб-гвардейца в Букингемском дворце отсалютовал шпагой и отдал рапорт, чем приятно удивил англичан. Гости осмотрели шлюп, побывавший во льдах, отведали русских щей и грога. Макуари сказал капитану:

— И всё же вы нуждаетесь в серьёзном ремонте, коль собираетесь в будущем году снова отправиться на юг. Могу порекомендовать добрых мастеров. Хотите?

— Нет, ваше превосходительство, у нас мастеровых своих хватает, а за участие и гостеприимство большое спасибо, — ответил Фаддей, чувствуя, что между ним и губернатором возникают дружеские отношения.

— На днях собираюсь посетить наш новый маяк. Оттуда открываются чудные виды. Поедете со мной?

— Таким предложением грех пренебречь.

Провожали высоких гостей под громогласное «ура» и пушечную стрельбу. Потом приступили к ремонту.

Чтобы облегчить шлюп, часть грузов переместили в корму или свезли на берег. Несколько медных листов оторвало при ударах о льдины. Тимерман с плотниками нашли нужные для исправления крепкие деревья, обтесали их и пригнали к тем частям бортов, которые пострадали больше других. Остальные матросы заготавливали дрова, перетягивали такелаж. От холода в южных широтах он сильно натянулся, а в тепле ослабел так, что пришлось перевязывать стороны и весь клетинг — тонкие верёвки, которыми обматывали тросы для предохранения от трения и перетирания.

Через неделю в восемь утра Макуари, Беллинсгаузен и Завадовский в карете, а остальные офицеры с адъютантом губернатора на катере отправились к маяку на крутой возвышенности метров за сто. На ней из неотёсанного камня была сложена двадцатиметровая башня, непробиваемая никакими орудиями. С неё и впрямь открывалась роскошная панорама: с одной стороны лазоревое море и громадные рыжие скалы, с другой — цветущие долины, густые тёмные леса, обработанные поля, сады, дачи и сам город — наряженный, точно денди на светском рауте.

Фонарь маяка представлял собой треугольную вращающуюся пирамиду. Пирамида совершала поворот ровно за шесть минут, и каждая тройка рефлекторов была видна с моря две минуты. Вращающийся маяк, как объяснил Макуари, предпочли неподвижному для того, чтобы идущие с моря суда ночью не ошибались, принимая за маяк непостоянные ночлеги туземцев, которые не обходятся без костров и повсюду их разводят.

Неожиданно вдали, словно белая чайка, показался парусник. Он шёл уверенно и быстро, как к себе домой. У Завадовского при себе была десятикратная подзорная труба. Он быстро вынул её из футляра, выдвинул тубус и нацелил глаз на парусник. Он увидел белый флаг с голубым Андреевским крестом на корме.

— Да это наш «Мирный»! — воскликнул Иван Иванович.

продекламировал Торнсон. На «Мирном» шёл его друг Анненков, и по нему он сильно соскучился.

Лавируя встречь ветра, будто танцуя, Лазарев молодцом прошёл заливом и пристроился к «Востоку». Все офицеры, в том числе и Завадовский, бросились от маяка по крутому склону к катеру, бесстрашно прыгая с камня на камень.

— Ах, молодость, молодость, где она? — глядя им вслед, грустно произнёс Макуари.

Странно, но именно так подумал и Фаддей, хотя был на девятнадцать лет моложе генерала. Губернатору шёл пятьдесят девятый год.

— Однако поспешим и мы, — заторопился Макуари. — Вам тоже хочется увидеть доблестного лейтенанта, да и я непременно хочу с ним встретиться, мы ведь старые приятели.

Когда Фаддей прибыл на «Мирный», офицеры были возбуждены, словно от рома. Однако причина крылась в другом. За время плавания они стали как бы родными братьями, да и встреча соотечественников на чужбине всегда настолько сердечна, радостна, неподдельно чиста, что люди и в самом деле пьянеют от счастья.

Михаил Петрович в нескольких словах объяснил, что произошло с тех пор, как расстались, обещая подробно в рапорте осветить, потом пригласил начальника экспедиции в кают-компанию, и там оба капитана присоединились к общему веселью.

Чинить разбитый форштевень решили так. Во время прилива разгруженный шлюп подвести как можно ближе к песчаной отмели и при отливе начинать работы. Но сначала нужно было найти подходящее дерево. Однако такового поблизости не оказалось. Хотя лес был крупный, но рос на каменистом грунте, сердцевина почти у всех деревьев выгнила. После долгих поисков нашли кедр — самое удобное и мягкое дерево для кораблестроения. В помощь плотникам «Мирного» Беллинсгаузен послал своих умельцев — тимермана Краснопевцева и плотника Матвеева. Последний ловко просверливал обшивку, заколачивал тяжёлым молотом сквозные болты и заклёпывал их.

Когда убыла вода и повреждённое место оказалось снаружи, все увидели измочаленную в щепу нижнюю часть водореза. Убрали остатки старого форштевня, сняли размеры его, из кедра вытесали новый и при следующем отливе прикрепили к корпусу шлюпа. «Мирный» оттянулся с мели и он пристал к отремонтированному «Востоку».

К астроному Симонову присоединился в обсерватории Анненков. Стало веселей. Между наблюдениями матросы ходили на прогулки, любуясь дивной местностью, невиданными цветами, необыкновенными птицами. В дополнение картины совершенно нового для русских мира однажды из леса вышел туземец. По английскому обычаю он пожал руку каждому, кланяясь до пояса и шаркая ногами. Потом на плохом английском стал расхваливать здешние места.

— Кто ты такой? — спросил его Симонов.

— Буррабурра, — ответил австралиец. Туземец обвёл рукой пространство леса: — Это мой дворец. — Показал на небо: — Моя крыша. — Кивнул на солнце: — Мой очаг.

Потом привёл к своей хижине, где тлели остатки костра. Поразила первобытная простота. Австралийцы жили так же, как и далёкие их предки. Спали на голой земле, питались сырой или обожжённой на пылающих прутьях рыбой. Великой удачей считали они, если на берегу находили мёртвого кита или тухлую прожору. Они поедали их как лакомство. В непогоду укрывались в пещерах или дуплах деревьев, поскольку хижина была едва скреплена прутьями и не спасала от дождя.

Возвратившись к палаткам, Буррабурра увидел живописца Михайлова. Павел Николаевич решил написать его портрет во весь рост. Туземец схватил палочку, продел горизонтально через нос и только в таком виде согласился позировать. Любопытство привлекло других его соплеменников, одетых, как прародитель Адам. Женщины были чуть ниже мужчин, но так же худы и ленивы. Щеголихи мазали носы и щёки красной охрой. С тех пор как европейцы поселились на их земле, они получили некоторое понятие о благоприличии, хотя и очень тёмное. Наготу стали прикрывать одеялами, добытыми у англичан.