Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Несколькими милями раньше они с Бертье обогнали дивизию Лагарпа. Оборванные в клочья, усталые и изнурённые солдаты, упрямо тащившие свои тяжёлые мушкеты, с трудом продвигались вперёд. Здесь и там солдат подбадривали расположившиеся вдоль всей колонны духовые оркестры. В потоке войск шли артиллерийские батареи и тяжело груженные фургоны с амуницией. Другая колонна, мимо которой они проезжали теперь, была новым авангардом армии — отборным отрядом, приказ о создании которого он отдал всего три дня тому назад. Каждой из четырёх дивизий было приказано сформировать по батальону гренадер из элитных рот полубригад и полубатальон стрелков — итого два отряда. Каждый батальон должен был состоять из шестисот пехотинцев, к которым добавлялись полторы тысячи кавалеристов и дивизион конной артиллерии.

Эти шесть батальонов гренадер и карабинеров были составлены из бывалых солдат, храбрецов, бесстрашных и готовых на всё. Командовали ими известные своей решительностью и смекалкой офицеры, подобранные таким же образом. Возглавлял авангард сорокатрёхлетний генерал Даллемань, участник войны за независимость Америки и офицер гренадер с начала Революции. Он только что присоединился к армии, оставив Тендский перевал, который прикрывал своими частями ранее. Этим элитным частям, которые собрались только вчера, и то в неполном составе, предстояло стать ударной силой Бонапарта в начинавшемся решительном наступлении.

После Кераско Болье вывел свою армию за По и расположился у места впадения её западного притока, Тичино. Таким образом он прикрывал Павию, Милан, Венецию и свои коммуникации к северу от По. К востоку от Пьемонта на всей реке был один-единственный мост в Валенце, а сама река благодаря разливу притоков становилась всё шире. Покоритель Пьемонта только для виду добился прав на мост в Валенце; он не был таким новичком, чтобы пытаться форсировать широкий водный поток под огнём врага. Болье, теперь уступая Бонапарту в численности войск, более чем компенсировал этот недостаток тем, что занял хорошую позицию и поджидал его на другой стороне По.

Но переправу в другом месте можно было бы осуществить только при помощи лодок и понтонных мостов, что заняло бы много времени, а в случае контратаки войскам был бы нанесён большой урон. Лодки и понтоны были пригодны только для ложного манёвра — и пусть Болье думает, будто Бонапарт собирается переходить реку в Валенце, в то время как он осуществит молниеносный бросок на противоположный берег в другом, достаточно удалённом от Валенцы месте. Это позволит ему переправиться раньше, чем Болье забьёт тревогу и двинется туда. Бонапарт остановил свой выбор на Пьяченце, находившейся по прямой в семидесяти милях от Валенцы. Если ему удастся перебросить здесь свою армию на северный берег, он не только обогнёт несколько глубоких притоков, которые могли бы послужить противнику отличным прикрытием, но и, кратчайшим путём попав в Милан, одним ударом перережет все коммуникации неприятеля.

Но это была рискованная операция. Со своих позиций Болье, используя внутренние дороги, мог меньше чем за день достичь того места реки, которое располагалось напротив Пьяченцы. Если же Болье разгадает его намерения, то прибудет в Пьяченцу раньше их. Впрочем, большой бедой это не обернётся. Его войска умеют совершать быстрые марш-броски; он изменит приказ на противоположный, бросит свои колонны обратно в Валенцу и перейдёт реку прежде, чем Болье сможет его остановить. Хотя в этом случае он неизбежно потеряет возможность перерезать коммуникации Болье. Опасность заключалась в том, что Болье мог подойти в то время, когда переправа людей через реку будет в полном разгаре — медленное, сложное дело, на которое понадобится целый день, а то и больше. Это обернётся уже полной катастрофой. Поэтому надо опередить Болье в Пьяченце по меньшей мере на два, а лучше три дня. Его войскам придётся маршировать так быстро, как никогда прежде. Он продумал каждую деталь этого обходного манёвра, тщательно рассчитал время, расстояние, взвесил всё, прежде чем решиться на такой рискованный шаг. Весь план он разработал накануне. Игра началась — кости брошены...

Теперь, когда они вместе с Бертье ехали верхом, догоняя свой авангард, Бонапарт был счастлив и уверен в себе. В самом деле, все эти недели, проведённые им в Италии (не считая нескольких кошмарных дней, когда он уже отчаялся вырваться из предгорий!), он словно летел по воздуху, летел на невидимом гребне успеха, и все препятствия падали перед ним сами собой. Все силы его никогда не устававшего ума впервые высвободились для решения достойной его задачи. Он был рождён для войны и намеревался вновь и вновь доказывать это.

Ему удалось обмануть старого Болье: тот не двигался с места. Дивизии Серюрье и Массена производили «пугающие манёвры» вблизи Валенцы. Дивизия Ожеро находилась на полпути к Пьяченце. Там она введёт Болье в ещё большее заблуждение и сможет легко передвигаться в любую сторону, как того потребуют обстоятельства. Не вызвав никаких подозрений у австрийцев, новый авангард Даллеманя, вся кавалерия под командованием Кильмэна, заменившего Стенжеля, и дивизия Лагарпа форсированным маршем приближались к Пьяченце. Авангард и кавалерия должны были сегодня днём достичь Кастель-Сан-Джованни, располагавшегося в двенадцати милях от города.

Да, конечно, Пьяченца принадлежала герцогу Пармы, который придерживался Нейтралитета, но Бонапарт предпочитал не Церемониться с этим ничтожным сувереном. По правде говоря (он думал об этом с немалой долей иронии), герцог Вскоре обнаружит, что гостеприимство, невольно оказанное Пармой французским войскам, обойдётся ему неожиданно дорого. В кармане главнокомандующего уже лежал подробный перечень всех богатств Пармы, включая список шедевров картинной галереи самого герцога. (Фейпу, приехавший из Генуи в Тортону, чтобы встретиться с ним, привёз с собой и этот перечень). Как Бонапарт написал Директории, «с этими карликовыми князьками следует обращаться без церемоний — только страх делает их такими честными и вежливыми, если не сказать жалкими».

Улыбаясь, он поделился этим соображением с ехавшим рядом угрюмым Бертье. Они пробирались сквозь заполнившую всю дорогу пехотную колонну. Последние несколько дней Бертье был мрачен. В недавно полученной правительственной депеше Директория поздравляла главнокомандующего с удачно проведёнными операциями, с похвалой отзывалась о нескольких генералах, но ни словом не обмолвилась о Бертье. Начальник штаба, проводивший за работой дни и ночи, чувствовал себя уязвлённым и, как утверждали сплетники, приписывал это отсутствие признания своему командующему, который, как говорят французы, «тянул одеяло на себя». Оставалось только посочувствовать Бертье, которым так несправедливо пренебрегли. Типичная проделка Директории, обожавшей сеять раздор между генералами. Он не намерен мириться с этим. Тем же утром он ответил Директории — даже несколько отодвигаясь в тень, дабы лучи славы упали и на Бертье, — что начальник штаба был во всех сражениях его правой рукой, что он работает ночами напролёт и что «невозможно представить себе большей активности, доброжелательства, мужества и знаний одновременно». В конце ответа он добавил: «Ради восстановления справедливости я передал ему половину тех лестных слов и той благодарности, которую вы выразили в своём послании». О, эти хвастливые парижские жулики, в каждом шаге которых сквозила ревнивая мелочность! Но бедняга Бертье не мог успокоиться. Весь день он провёл в хмуром молчании.