Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Видимо, колонна Ланна ворвалась в деревню, потому что внезапно оттуда донёсся шум, едва различимый с такого расстояния. Затем показались французы и преследующие их австрийцы в белых мундирах. Откатившись на сотню ярдов, люди Ланна остановились, сбились в нестройную колонну и, дав несколько залпов, снова ринулись вперёд. Колонна опять ворвалась в деревню, опять послышались сдавленные крики рукопашного боя, а затем во второй раз французы беспорядочно откатились назад. Бонапарт видел офицеров с обнажёнными шпагами, пробивавших себе дорогу среди отчаянно толкавшихся солдат, видел гренадеров, шеренга за шеренгой сплачивавшихся в колонну. Должно быть, где-то посреди этой кутерьмы сыпал чудовищными гасконскими проклятиями Ланн. Гренадеры снова двинулись вперёд; теперь они рассыпались на отдельные отряды, наступавшие справа и слева. Казалось, на сей раз Ланн сумел обеспечить командование и повёл атаку более методично.

Бонапарт перевёл подзорную трубу вправо. Даллемань всё ещё наступал, всё ещё окружал Фомбио. Казалось, за деревней, ближе к Кодоньо, вела бой кавалерия; в дело вступил Кильмэн. Там же виднелись небольшие кучки беломундирной пехоты Липтая. Враг явно намеревался защищать Кодоньо.

Он снова посмотрел на Фомбио. Похоже, Ланн одерживал верх: деревня постепенно переходила в его руки. Желтовато-белый дым больше не вздымался над крышами домов, мушкетная пальба стихала. Колонна Ланюсса свернула с мощёной дороги направо и по просёлку двинулась к Кодоньо. Бросив взгляд вниз, он увидел, что у подножия колокольни собираются солдаты Лагарпа и выступают по главной дороге.

Пора было самим переходить в Фомбио. Они с Бертье поспешно спустились по ступенькам колокольни и сели на лошадей.

Селение, пропахшее пороховым дымом, усыпанное трупами солдат — главным образом французов, — переполненное ранеными, окончательно перешло в руки Ланна. Однако эта победа далась дорогой ценой. Не обращая внимания ни на погибших, ни на взывавших о помощи раненых товарищей, гренадеры уже ломились в запертые дома. Казалось, все жители деревни в панике бежали.

Он поскакал направо, к Кодоньо, откуда доносилась яростная мушкетная пальба — резкие хлопки французских ружей и характерные дружные залпы австрийцев. Однако прежде чем он успел достичь деревни (оказавшейся куда больше, чем можно было ожидать), стрельба стала стихать и отдаляться. Его разыскал офицер Даллеманя и доложил, что два батальона в панике бегут на север, в направлении Лоди, а остальные — во главе с самим Липтаем — организованно отступают к Пиццигеттоне.

Нельзя было позволить им найти укрытие в крепости. Сойдясь в схватке с австрийцами, он твёрдо решил рассеять их как пыль по ветру, не дать им времени опомниться, Он приказал Лагарпу преследовать врага, а Кильмэну — галопом скакать к Пиццигеттоне и попытаться до подхода отступающих взять крепость штурмом. Это была крошечная и плохо укреплённая цитадель; никто и предположить не мог, что сюда придут французы...

Позднее, когда солнце уже клонилось к закату, он сам поехал в Пиццигеттоне. Батальонам Липтая удалось сдержать натиск Лагарпа и прорваться в убежище. Драгуны Кильмэна столь яростно наседали им на плечи, что едва не ворвались в крепость: нескольких кавалеристов сбросили прямо с поднимавшегося моста. Кильмэн докладывал, что крепость можно будет взять только правильной осадой. Нужно было съездить и взглянуть на неё самому.

Уже в сумерках он подъехал достаточно близко, чтобы рассмотреть высокие каменные стены со старыми брешами, заложенными кирпичом. К цитадели, стоявшей на другом берегу Адды, вёл деревянный мост. Подъёмный мост надо рвом торчал вверх; над парапетом развевался австрийский флаг. Не успела многочисленная свита главнокомандующего остановиться, как полдюжины стоявших на стенах пушек с грохотом изрыгнули пламя и дым. В воздухе раздался вой, скрежет, и пушечные ядра взрыли землю вокруг отряда. Лошади встали на дыбы, испуганные штабники рассыпались в стороны. Снова взревели крепостные пушки, снова в воздухе раздался угрожающий свист и железные ядра ударили в землю. Он оглянулся и увидел, что остался один. Трусы! Как будто они не знали, что человека нельзя убить, пока не настал назначенный ему час! Бонапарт в сердцах обругал этих малодушных вояк. Он в одиночку поехал дальше, остановил лошадь там, откуда крепость была видна лучше всего, и придирчиво оглядел её стены с выступающими бастионами. Пушки на парапетах продолжали греметь, изрыгая языки пламени. Вокруг свистели и завывали падающие ядра, ударялись в землю и выделывали смертельные рикошеты. Не обращая внимания на обстрел и сдерживая испуганную лошадь, он продолжал разглядывать крепость. Надо было показать пример этим штабным крысам. Ещё не отлито то ядро, которое убьёт его! Он с досадой понял, что рапорт Кильмэна был верен. Насколько можно было понять при этом скверном освещении, Пиццигеттоне нельзя взять одним генеральным штурмом.

Он повернул лошадь и присоединился к свите, прятавшейся за какими-то сараями.

— Прекрасно, господа! — ехидно заметил он. — Кажется, вы ещё не привыкли к пушечным ядрам. На войне частенько приходится сталкиваться с ними. Однако, как видите, шуму от них больше, чем вреда.

До утра здесь делать было нечего. Он приказал дивизии Лагарпа располагаться на ночлег в Кодоньо, а Бертье со свитой велел оставаться в Гвардамилье (на предмет каких-нибудь ночных недоразумений). Сам же он вернётся в Пьяченцу. Завтра утром надо будет подписать это пресловутое перемирие с герцогом Пармским.

На следующее утро к нему в Пьяченцу прибыл Бертье с горестной вестью. Всё произошло до ужаса нелепо. Едва закончился вчерашний бой, люди Лагарпа, как обычно, бросились грабить Кодоньо и близлежащие хутора. Около десяти часов вечера в Кодоньо, не встретив по дороге ни одной живой души, вступила небольшая австрийская колонна, посланная с запада на подкрепление к Липтаю и ничего не знавшая о разыгравшемся сражении. В то же время на главную улицу Кодоньо вошла французская Девяносто девятая полубригада, продвигавшаяся вперёд без всяких предосторожностей. После взаимного изумления началась яростная пальба. Услышав треск выстрелов, Лагарп, ужинавший в доме, который он выбрал для постоя, выбежал наружу, вскочил на лошадь и в сопровождении поскакал на площадь. Ночь была хоть глаз выколи. Кто-то догадался зажечь солому. На большой площади шло отчаянное сражение. Французы рассыпались на одном её конце, австрийцы сбились в кучу на другом, у лавок. Девяносто девятая полубригада стреляла залпами. Австрийцы, которых было всего около трёх сотен сапёров, сдались. Только после этого хватились, что Лагарп куда-то исчез. Его нашли мёртвым, убитым в сердце шальной пулей — французской пулей.