Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Он твёрдо решился захватить этот мост в опровержение всех канонов войны. Совершить обходной манёвр и форсировать Адду в другом месте можно было только в Кассано, находившемся в двух днях пути к северу. К тому времени Болье (он был уверен, что на том берегу находится именно Болье, возглавляющий остатки своей разбитой армии) ускользнёт из его рук и сохранит войска. Правда, переправившись через Адду, Болье оставил открытой дорогу на Милан. Но он и сам не рискнул бы вступить на эту дорогу, не отогнав Болье подальше от своего фланга. Раз уж он не сумел перехватить врага и покончить с ним, следовало оттеснить австрийцев с линии обороны на Адде, овладеть Пиццигеттоне и под угрозой окружения заставить Болье отступить к Минчо. Только тогда у него будут развязаны руки для захвата Милана. Если бы он выбил Болье с его позиций манёвром через Кассано, пришлось бы гнать его на восток — подальше от Пьемонта. Мирный договор с пьемонтцами ещё не был подписан, и если бы переговоры в Париже сорвались, ему пришлось бы быстро повернуть на Турин. Все эти соображения молнией пронеслись в его мозгу, пока он осматривал позиции.

Он должен взять этот мост. Внезапно экзальтация взяла верх над его обычным благоразумием, и Бонапарта охватила уверенность в победе. Как будто его демон, его гений полностью овладел им, наполнив душу безграничной дерзостью, привёл в такое состояние, когда человек с дрожью убеждается в том, что способен на всё. Не было на свете ничего, что было бы ему не по плечу. Эта оборванная армия могла добиться чего угодно, пока он вёл её вперёд, заражая солдат своим собственным, непреодолимым, как стихия, стремлением к поставленной цели. Вся Ломбардия, вся Италия, изумлённая этим беспримерным подвигом, склонится к его ногам. Его армия, со времён Дего не сталкивавшаяся в серьёзном бою с австрийцами, почувствует себя непобедимой. И напротив, австрийцы окончательно падут духом. Как он часто говорил, на войне боевой дух — это всё.

Он обернулся к Бертье:

— Нужно подождать, пока не подтянутся Ожеро и Жубер. Однако сообщите Даллеманю, чтобы его гренадеры наполняли патронами подсумки и строились в штурмовую колонну. Пусть держит их в укрытии, пока я не отдам приказ.

Бонапарт снова посмотрел в подзорную трубу, тщательно изучая все детали позиций противника. Он видел кавалерийские части, рысью скакавшие по берегу. Но неприятель не вводил в дело подкрепления — ни пехоту, ни артиллерию. Неужели ему противостоял всего лишь сильный арьергард? Он бы ни за что не сказал этого своим войскам. Пусть думают, что перед ними вся австрийская армия. Он знал, что подавляющее большинство его солдат составляют пылкие, возбудимые уроженцы Южной Франции. Если он втравит их в это дело, они должны воспламениться до безумия и свято уверовать в собственную непобедимость. Однако нельзя торопиться. Надо дождаться, когда подтянется Ожеро и когда вышедшая из Пьяченцы дивизия Жубера поддержит штурмовую колонну. Нужный момент настанет только тогда, когда его кавалерия пересечёт реку выше по течению и отвлечёт на себя правый фланг австрийцев. Час за часом грохотали пушки. Теперь на французском берегу их насчитывалось уже тридцать.

Было пять часов. Простреливаемый пулями мост всё ещё оставался пустым. Статуя святого давно лишилась головы, снесённой пушечным ядром. Бертье докладывал, что Даллемань уже сформировал штурмовую колонну и что первая бригада дивизии Жубера, еле живая после форсированного марша, входит в город. Ожеро также был неподалёку: он двигался снизу по Боргеттской дороге. Бонапарт сложил подзорную трубу. Решающий момент приближался. Он может дать Жуберу и Ожеро час на то, чтобы прийти в себя и немного отдохнуть; кавалерии Бомона он даст на отдых чуть больше времени. А пока можно спуститься к штурмовой колонне, поговорить с людьми, передать им частичку собственного духа; эта отчаянная атака моста не могла, не должна была захлебнуться.

Вместе с Саличетти и Бертье он спустился по лестнице. Когда они оказались на улице, гусарский лейтенант доложил, что Бомон нашёл брод. Он приказал передать Бомону, чтобы тот немедленно начинал переправу. Бомон был мямлей до мозга костей. Разведать брод и не решиться форсировать реку — это как раз в его стиле. Если бы на его месте был Стенжель!

Широкая эспланада между барочной церковью Сан Джакомо и воротами, выходившими на Адду, была забита пехотой, карабинерами и гренадерами колонны Даллеманя. Три с половиной тысячи солдат стояли в тесном строю. Там был и Массена, смуглое лицо которого горело от близости схватки; Даллемань, Ланюсс и Ланн заканчивали последние приготовления. Едва Бонапарт, сопровождаемый Бертье, двинулся в сторону Массена, как к командующему приблизился неправдоподобно высокий офицер с длинным, жёлтым лицом и отдал честь. Он хорошо знал этого человека. Швейцарец Дюпа командовал вторым батальоном карабинеров. Он славился на всю армию как своей смелостью, так и комичной торжественной мрачностью.

— Что, храбрец? — спросил его Бонапарт. Он готов был обнять каждого из своих солдат.

Дюпа снова торжественно отсалютовал ему.

— Хочу подать жалобу, мой генерал. Во главу колонны поставили гренадеров. Эта привилегия принадлежит моему отряду. Я имею честь требовать её соблюдения, мой генерал. — И гигант снова отдал честь, оставаясь предельно серьёзным.

Бонапарт улыбнулся:

— Конечно, майор! Это право стрелков. Никто не лишит вас славы, к которой вы стремитесь. Массена! Второй батальон карабинеров настаивает на том, чтобы возглавить колонну. В такой просьбе отказать нельзя. Пропустите батальон вперёд!

Дюпа снова торжественно отсалютовал.

— «Спасибо, мой генерал!

Этот случай потряс его до глубины души: вот тот дух, который он — и только он — сумел разжечь в этих оборванных, готовых взбунтоваться солдатах, встреченных им в Ницце. За какой-нибудь месяц они полностью переменились. С такими частями, требующими послать их на почти верную смерть, можно завоевать весь мир! Он стоял среди гренадеров, которые при его виде смеялись и громко кричали:

— Ну когда же мы пойдём в атаку, генерал? Дьявол! Мы. схватим простуду, пока дождёмся приказа!

Он тоже смеялся, стоя в самой гуще своих солдат.

— Конечно, я мог бы отдать приказ хоть сейчас, мои храбрецы! Но какой в этом толк? На середине моста вы остановитесь и устроите перестрелку с врагом, а тогда пиши пропало — всё пойдёт насмарку! Мне нужны парни, которые пройдут мост из конца в конец и которых ничто не сможет остановить!

Тут вся толпа громко завопила:

— Приказывай, генерал! Приказывай! Сам увидишь! Мы не остановимся! Мы вышибем этих проклятых австрияк! Загоним им штыки в брюхо! — Они заверяли его в своём яростном желании идти в атаку, выкрикивая самые непристойные ругательства и угрозы в адрес врага. Неистовое возбуждение пылало в нем, толкало его тщедушную фигурку туда и сюда. Они с таким азартом требовали приказа, как будто их ждала не смерть, а неслыханно сладострастная оргия.