Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Если бы он выкрикнул здесь своё имя, ничего бы не произошло вокруг. Молва о нём распространилась только в столице, а теперь, полгода спустя, стала затухать и там... Да и что за пустяк эта мимолётная столичная слава в сравнении с его грандиозными, ещё недавно совершенно несбыточными планами. И сейчас-то с трудом верилось, что он, полгода тому назад никому не известный генерал от артиллерии, вычеркнутый из официальных служебных списков, настолько потерявший надежду на будущее, что служба у турок казалась ему единственным выходом из создавшегося положения, направлялся теперь принять на себя командование целой армией — и именно той армией, которую он сам выбрал бы среди множества других. Уже сутки, как Париж остался позади. Кони шли на рысях, а ему казалось, что они еле тянутся. Было двадцать второе вантоза Четвёртого года Революции, а по запрещённому календарю «старого режима» — двенадцатое марта 1796 года. Путник сгорал от нетерпения: лишь через две недели он сможет прибыть на свою первую штаб-квартиру и отдать свой первый приказ.

Пропустив расшитый золотом рукав в ремённую петлю, он непоколебимо сидел в тряском экипаже.

У него на коленях лежал большой кожаный планшет с тиснённой золотом надписью: «Генерал Буонапарте, главнокомандующий Итальянской армией». Напротив сидел Жюно, молодой человек, русоволосый, с открытым взглядом, одетый в форму командира эскадрона. Этот драгунский офицер связал свою судьбу с ним ещё два с половиной года тому назад, на «батарее бесстрашных» в Тулоне [30] ...на «батарее бесстрашных» в Тулоне. — См. Вступит, статью («Ранний период жизни»). , где Бонапарт заметил его необыкновенную храбрость. Этот юный сержант стремился во что бы то ни стало вырвать своего командира из тюрьмы, куда его бросили после термидора. Жюно последовал за ним в Париж и в то тяжёлое время, когда генерал был вынужден уйти со службы, делился с ним своими скудным средствами.

Теперь же, после внезапного подарка судьбы — вандемьера, — когда Бонапарт с удивлением узнал, что за пальбу картечью у церкви Святого Роха он объявлен Спасителем Революции и поднят из нищеты и безвестности до командования Внутренней армией, он первым делом назначил Жюно своим адъютантом. Он никогда в своей жизни не забывал преданных людей.

Теперь он вёз Жюно с собой в Итальянскую армию. Он поведёт этого юношу к вершинам славы. Другим адъютантом стал его самый близкий друг — молодой (на пять лет моложе его самого), честолюбивый артиллерийский офицер Мармон. Мармон завоевал его сердце ещё до того, как при осаде Тулона они поклялись быть неразлучными друзьями. Адъютантом стал и юный Луи Бонапарт, младший брат, родившийся девятью годами позже. Наполеон воспитывал мальчика, кормил, одевал, снимал ему жильё, когда сам ещё был лейтенантом, делил с ним свой заработок в три с половиной ливра. Одним словом, Наполеон был ему скорее отцом, нежели старшим братом. Теперь весь семейный клан сможет разделить его счастливую судьбу. Наполеон написал ещё одному брату, добряку Жозефу, прося того приехать из Генуи и сопровождать армию в качестве штатского — дело обещало быть весьма прибыльным. Его хитрому и слегка распутному дядюшке Фешу, сыну бабушки от второго брака, бывшему служителю церкви, который обычно выступал в роли советника их обедневшей семьи беженцев, досталась должность интенданта. Рядом с Жюно сидел другой близкий друг Бонапарта, молодой Шове. Официальная трёхцветная лента обвивала его полувоенный мундир. Командующий был особенно заинтересован в этом главном интенданте армии. Умный, энергичный и неслыханно честный, Шове не потерпит никакого разгильдяйства от своих новых подчинённых. Настало время молодых. Шове было двадцать шесть с половиной, на месяц-другой меньше, чем самому Бонапарту.

Главнокомандующий откинулся на спинку сиденья, заваленного книгами, картами и чемоданами, и под стук копыт почтовых лошадей унёсся мыслями в прошлое. Не прошло и трёх дней, как он сочетался браком с Жозефиной — Жозефиной, которую оставил вчера вечером в маленьком домике на улице Шантерен; домике, казавшемся таким изысканным, когда пять месяцев назад он впервые перешагнул его порог. Она почти сразу стала его любовницей, опьянив так, как не опьяняла никакая другая женщина. Ореол золотисто-каштановых волос, живой взгляд голубых глаз с длинными ресницами, маленький и немного вздёрнутый носик... Её стройное, полное чувственной неги тело, её ножки с маленькими ступнями приводили Наполеона в восторг. Её манеры светской дамы, аристократки в соединении с великосветской непринуждённостью пленили его! В каждом её движении было столько изысканности и грации, в улыбке, которая не сходила с её уст, — столько неотразимого шарма. Она сразу же околдовала Наполеона и завладела его душой, затмив всех остальных. И теперь Наполеону очень не хватало её. В тряском экипаже, уносившем Бонапарта прочь, он страдал мучительным желанием. Она должна полюбить его так же сильно, как он любит её. Он покажет ей — ей, которая отнеслась к нему с праздным любопытством, посмеялась над его нелепой настойчивостью и суровым видом, над его длинными неухоженными волосами и худой, тщедушной фигурой, ей, которая называла его не иначе как уменьшительными именами — он покажет, что он за человек и с кем связала она свою судьбу. Для неё эта связь вначале была лишь любовным капризом — многие женщины заинтересовались им после победы, одержанной в вандемьере. Но теперь она должна полюбить его, полюбить безраздельно, всей душой! Он, корсиканец, с трудом подавлял жгучую ревность. Как и её ближайшая подруга, распутная Терезия Кабаррюс, «Богоматерь Термидора», а ныне мадам Тальен, Жозефина вращалась в дурном обществе и, без сомнения, была любовницей многих мужчин. Молва приписывала ей близость с генералом Гошем, ранней славе которого он некогда завидовал, и с Баррасом. Она с улыбкой парировала все его выпады, давала отпор нескромному любопытству и, возможно пользуясь своими женскими привилегиями, даже лгала ему. Пока она была его любовницей, эти мелкие грешки не имели значения. В том революционном хаосе, когда рухнули все общепринятые моральные нормы, они были понятны и простительны. Более того, Жозефине — женщине, рождённой для изысканного общества, оставшейся без средств к существованию, да ещё с двумя детьми на руках — необходимо было просто выжить. Небогатый, но всё же генерал, он мог теперь содержать её в достаточной и столь ей необходимой роскоши. Он уже распорядился оплатить часть её долгов. Оправдания каким-либо интрижкам больше не было, и что бы там ни связывало её с Баррасом, с этим следовало покончить раз и навсегда!

Баррас был одним из его свидетелей на свадьбе девятнадцатого вантоза. Тальен, чья жена бесстыдно числилась «официальной любовницей» Барраса, являлся вторым свидетелем. Бонапарт ненавидел эту парочку второсортных, но отъявленных мерзавцев. В схватке негодяев, пышно именовавшейся Революцией, им случайно повезло больше других, и теперь с этими «калифами на час» нужно было из политических соображений поддерживать дружеские отношения. Баррас, давший ему шанс тринадцатого вандемьера, мог в любой момент забрать назад свои «авансы».