Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

Жозефина была совершенно другой. В его представлении она олицетворяла собой женственность. Её томная, чувственная красота вобрала в себя весь чарующий соблазн, весь женский шарм. Её непринуждённость и свобода в обращении, чудесно сочетавшиеся с аристократической утончённостью, её улыбки и объятия раскрыли в Наполеоне присущую ему страстность, изменили и его самого, и весь мир вокруг него. Но целомудренная сдержанность их первой брачной ночи вызвала в нем досаду. Жозефина ещё не оценила его по достоинству. Он был полной противоположностью тем высоким, красивым кавалергардам, которыми она так легкомысленно восхищалась на шумных вечеринках у мадам Тальен. Он хорошо понимал это, ругая себя за провинциальную неловкость в обществе. Наполеон был для неё странным, полудиким, необычайно тощим молодым генералом, которому во время очередной политической неразберихи посчастливилось продвинуться по службе, казался ей прихотью, капризом, который неожиданно закончился замужеством. Этот генерал сбивал её с толку своим необузданным честолюбием. В амбиции Наполеона она ничуть не верила — генералов в Париже хватало с избытком.

Но он станет знаменитым, и когда все вокруг назовут его гениальным полководцем и станут говорить о его потрясающих победах, тогда она наконец поверит в него!

Наполеон не сомневался в себе. Он твёрдо знал, что он гений. Он обладал не только быстрым как молния умом, позволявшим ему проникать в самую суть любой проблемы, но и стальной волей, безжалостной к другим людям, волей, позволявшей ему преодолевать любые препятствия. Сверх того, Бонапарт ясно сознавал, что внутри него было нечто большее, чем он сам, нечто восставшее из потаённых глубин его существа. Он чувствовал в себе непреодолимую силу, источником которой были не наследственность, не воспитание, а лишь его «демон», как сказали бы во времена античности.

Решающую роль в карьере Бонапарта сыграло глубокое понимание искусства ведения войны, её основных и вечных принципов. Этим не обладали многие из не только искренне презираемых им генералов-практиков, но, по его мнению, и многие знаменитые полководцы. В годы ранней юности, в те годы всепоглощающего чтения, уединённых размышлений и горьких разочарований, когда он постоянно думал о том, что бы он сам предпринял в ходе той или иной кампании, он сделал эти принципы стратегией своей жизни. Быстрота и натиск, ложные манёвры, неожиданный и решительный удар собранными в кулак силами, ясно поставленная цель в тот момент, когда вражеское сопротивление сломлено — такова была его стратегия; всё остальное существовало для педантов. Он был рождён для войны. Во время боевых действий, в которых он принимал участие — в Тулоне, на Корсике, в кампании на Ривьере, — грохот сражения, сумятица схватки только прибавляли ему спокойствия и решимости, позволяя проявить способности в полной мере. Но до сих пор он был человеком подчинённым, исполнению планов которого мешали тупоголовые начальники.

Теперь, на должности, предоставленной ему Баррасом и Карно, у него появилось куда больше свободы — свободы не соблюдать все эти мелочные, бюрократические «директивы». В этой кампании, разработанной им самим для пожилого и малокомпетентного Шерера, он скажет миру своё слово. Шерер испортил бы всё, но он, Бонапарт, не погубит дела. Всё будет делаться — шаг за шагом — именно так, как он предначертал.

План не отличался новизной. Его основные положения можно было найти ещё в «Основах войны в горах» Бурсе. Эту работу блестящего штабного офицера «старого режима» он знал наизусть. В основу плана легла пьемонтская горная кампания Майбуа 1745 года, в которой участвовал сам Бурсе. Чтобы освежить в памяти её события, Бонапарт затребовал материалы из архива военного министерства. Майбуа потерпел поражение, потому что Людовик XV заставил его выступить против австрийцев ещё до того, как тот успел обосноваться в Пьемонте и захватить укреплённый пункт Чева. Столкнувшись ныне с тем же противником, Бонапарт не допустил бы подобной ошибки. Не зная, где и когда французы собираются нанести удар, австрийцы и пьемонтцы построили свою оборону цепью и выдвинули в горы на всём протяжении от Генуи на востоке до неприступного снежного Тендского перевала на западе множество аванпостов. По слухам, они сами планировали позднее спуститься по параллельно тянущимся долинам, напасть на растянутую вдоль узкой дороги между морем и горами французскую армию и разрубить её на куски, как змею. Он опередил бы их, сбил бы с толку, собрав все силы до того, как они решились бы на атаку, и нанёс бы удар по центру. Он отделил бы австрийцев от их союзников, разбил бы более слабых пьемонтцев и принудил бы их к миру (считалось аксиомой, что Франция не сможет завоевать Италию, не сделав Пьемонт своим союзником или не добившись его нейтралитета), а затем, когда дорога на Италию оказалась бы открыта, двинулся бы на австрийцев. Однако в настоящий момент этот план был лишь домыслом. Директория, возрождая полицейское государство Людовика XV, опасалась возможности якобинской революции в Пьемонте и предписывала ему не доводить пьемонтцев до крайности, а нанести всеми силами удар по австриякам с целью изгнания их из Италии. Дабы правительство могло следить за тем, как будет осуществляться этот план, к нему и послали Саличетти. Раскрывать свои карты сейчас не было никакой необходимости. Он мог хранить в тайне своё несогласие с Директорией вплоть до начала второго акта кампании.

Концом первого акта послужит захват укреплённого лагеря в Чеве и быстрый марш по невысокому перевалу между Альпами и Апеннинами по дороге, ведущей от Чевы в Савону. Ещё полтора года назад, когда французские войска были отведены в Дего, он заметил, что дорога через Кадибонский перевал, самую высокую точку горного пути, была проходима даже для артиллерии. На этой же дороге, чуть севернее Кадибонского перевала, находился Каркаре. В этом месте, на стыке трёх долин, врагу придётся начать атаку. Тогда, удерживая центральную позицию, он отбросит австрийцев и австро-пьемонтский центр в глубь двух долин, а сам быстро передвинется влево, по третьей долине, до Чевы. Там он вклинится между пьемонтцами-сардинцами, удерживающими дорогу на Турин (король Пьемонта имел официальный титул короля Сардинии со столицей в Турине), и австрийцами, связанными со своей основной базой в Алессандрии. Всё было разработано до мельчайших подробностей. Эти горы были ему так же хорошо знакомы, как и окрестности его родного корсиканского Аяччо. С марта 1794-го, в течение целого года, будучи командующим артиллерией Итальянской армии, он составлял для сменявших друг друга главнокомандующих планы проведения военных операций. Теперь он собирался осуществить ещё более смелый и оригинальный план, чем те, которые сам разрабатывал и представлял осторожным старикам генералам, боявшимся гильотины куда больше, чем честной смерти на поле брани.