Фредерик Бриттен Остин - Наполеон

— Бертье!

— Сир?..

— Капитан де Периго переводится на службу в Шестой корпус. Он отбывает немедленно.

— Да, сир!

Потрясённый адъютант принёс Золушке свои извинения и направился в заснеженный лагерь на реке Пассарж.

Следующим мотыльком оказался мужественный бригадир Бертран.

— Бертье!

— Сир?

— Бригадир Бертран сейчас же отправляется с рапортом к князю Жерому.

Бертран немедленно отбыл в направлении Бреслау.

Дюрок прошептал Бертье:

— Этак у нас в штабе скоро никого не останется. Ради всего святого, не заглядывайтесь на неё!

Танцы прекратились. Разозлённый император блуждал по залам как лев, у которого отняли кусок мяса. Впиваясь взглядом в трепещущих дам, он то там, то здесь отпускал пару слов или задавал вопрос. Он пытался быть милым и обходительным, но из-за раздражения не слишком понимал, что и кому говорит. У молоденькой девушки он спросил:

— Давно вы замужем? Сколько у вас детей?

А старой деве он бухнул:

— Вы прекрасно выглядите. Ваш муж ревнив?

Он не слышал имён представленных ему дам. Он не следил за тем, что говорит: он не мог думать ни о чём, кроме робкой красавицы, которая околдовала его — и отвергла.

В конце концов он подошёл к ней. Кто-то толкнул её и сказал: «Встаньте же!» Опустив глаза, она стояла перед ним, такая же белая, как её платье.

— Мадам, белое не лучшим образом сочетается с белым, — сказал он обычным тоном, а затем тихо прошептал: — Это не тот приём, на который я вправе рассчитывать.

Она не сказала ни слова. Он смерил её долгим взглядом и отошёл. Через несколько минут он покинул бал. Всем страстно хотелось узнать, что он ей сказал — особенно шёпотом. Муж помог ей сбежать с бала, но в карете начал докучать ей вопросами.

— Кстати, — сказал он. — Я принял приглашение на обед у Моровского. Будет император. На сей раз ты должна одеться лучше.

Перед дверью в спальню она подумала: «Я должна рассказать ему всё: про Брони, про мою шальную выходку, про то, чего от меня хотят и как я противлюсь этому. Безусловно, тогда он мне поможет!»

Но граф коротко пожелал ей «спокойной ночи» и удалился. А тут служанка подала ей записку, почерк был очень неразборчив:

«Только вы у меня перед глазами, вами одной я восхищаюсь, только вас одну желаю. Дайте же скорейший ответ, чтобы успокоить моё страстное нетерпенье».

Наверно, любая другая молодая женщина в Варшаве расцеловала бы этот листок со страстным, льстивым, волнующим до глубины души посланием. Но Мария скомкала его своей маленькой ручкой. Ей оно было противно.

— Передай, что ответа не будет, — сказала она.

Но посыльным оказался сам князь Юзеф Понятовский, от которого нельзя было так просто отделаться. Он прошёл за служанкой до двери в спальню. Графиня как раз успела запереться. Он постучался.

— Мадам, молю вас, ответьте на письмо.

— Я не отвечу.

— Мадам, но вы должны.

— Нет.

— Мадам, вы пожалеете об этом.

— Моё решение бесповоротно.

В любой момент граф мог застать его высочество умоляющим и колотящим в дверь жены. Князь в течение получаса просил, угрожал и протестовал, рискуя своей репутацией. Он удалился в ярости.

На следующее утро, едва Мария проснулась, поступило новое послание. Даже не вскрывая его, она булавкой соединила его с первым и приказала служанке отдать посыльному.

Да, в решительности этой девочке нельзя было отказать, но она всё равно была обречена. Весь мир и даже муж на стороне преследователя. Что же ей делать?

С самого утра на неё обрушился яростный ураган посетителей — патриотов Польши: все самые значительные люди страны, члены правительства, гранд-маршал Дюрок... Сославшись на мигрень, она закрылась в спальне. А её муж просто спятил, испугавшись, что его сочтут старым ревнивцем, он заставил её открыть дверь и вошёл вместе с князем во главе целой толпы. В их присутствии он потребовал, чтобы она подчинилась ему, своему господину и повелителю, и отправилась на обед, где будет достойно его представлять. Остальные вторили ему подобно хору в опере. Один из них, старейший и наиболее уважаемый член правительства, сурово обратился к ней:

— Мадам, это дело имеет такое значение для всей нации, что ничто, ничто не должно стоять на его пути. Мы искренне надеемся, что вскоре вы почувствуете себя лучше и прибудете на обед. Ибо если вы не сделаете этого, у всех сложится впечатление, что вы не являетесь истинной дочерью Польши.

Бедная девочка поникла под этим напором. Она поднялась с кушетки. Было решено направить её в особняк мадам де Вобан, любовницы князя, для наставлений относительно платья, этикета и прочего; сам князь приказал ей пойти туда. Однако мудрая соблазнительница передала её в руки одной молоденькой девушке, более подходящей Марии по возрасту, мадам Софии Абрамович — умной, привлекательной, разведённой, яростной патриотке. «Всё, что угодно, дорогая! Всё, что угодно, ради общего дела!» — внушала она. Во всём свете у Марии не было человека, на которого можно было бы положиться в этом деле, и весёлая, патриотически настроенная София быстро завоевала её доверие. Поняв, что плод созрел, София села на кровать и прочла ей крайне торжественное письмо. Оно было за подписью тех же самых лиц, включая членов временного правительства:

— «Мадам!

Малое часто порождает великое. Во всём мире, во все века женщины оказывали и оказывают огромное влияние на политику. Древняя и новая история не оставляют в этом и тени сомнения. До тех пор, пока мужчины находятся во власти своих страстей, вы — женщины — являетесь грозной силой.

Если бы вы были мужчиной, вы бы не задумываясь отдали свою жизнь за свободу и благополучие своего отечества. Будучи женщиной, вы не можете с оружием в руках до последней капли крови защищать его. Но вы можете пожертвовать собой по-другому, и это вы должны принять, какими бы болезненными для вас эти жертвы ни были.

Неужели вы думаете, что Эсфирь отдалась Асуру по любви?»

— Кто такая Эсфирь? — с испуганными, широко открытыми глазами прошептала Мария.

— Это из Библии. Я нашла этот отрывок. Она спасла евреев.

Ссылка на Эсфирь озадачила саму Софию. Ведь Эсфирь «отдалась» задолго до того, как на евреев начались гонения. И ничто не указывало, что Эсфири не нравилось быть царицей. Однако, без сомнения, мудрецам лучше знать. Она продолжала:

— «Ужас, который он вселял в неё, был столь велик, что она падала в обморок от одного его взгляда...

(Ничего подобного в Библии нет, — подумала София). ...И разве это не доказывает, что нежности не было места в этом союзе?

Она пожертвовала собой, чтобы спасти свой народ...

(Вовсе не так!)

...И обрела величайшую славу благодаря этому.

(Это уже потом).

Пусть же будет так, чтобы во имя вашей чести и счастья мы могли бы сказать то же самое!