Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Держава

— Я действую исключительно в соответствии с этими требованиями, — тихо произнес Дудник, глядя в неподвижные черные глаза начальника управления. — У меня нет ни малейшего желания, чтобы дело вернули на доследование или обвинили меня в сговоре с подследственными. Дело практически закончено…

Хуцилава поморщился и постучал карандашом по столу: он не любил, когда его перебивали.

— Мне звонили из политуправления округа и жаловались, что ты вынудил секретаря полковой парторганизации переписать протокол партсобрания полка по делу Кукушкина. Партийная сфера — не наша сфера, майор. Пусть этим политорганы занимаются сами. Нам своих дел хватает.

— Это недоразумение, — по-прежнему никак не называя Хуцилаву, очень не любящего своего звания, возразил Дудник. — Я не требовал переписывать протокол партсобрания, я потребовал от Творожникова подтверждения своих обвинений.

— Это одно и то же, майор. Давай заканчивай с этим делом. От нас требует Москва побыстрее разобраться во всем, что натворили здесь ежовцы. Даю тебе еще день. И ни минутой больше.

— А мне и не нужно больше, поскольку ни Творожников, ни другие, проходившие в качестве свидетелей, не подтвердили своих обвинений конкретными фактами. Я считаю, что дело Кукушкина можно передавать на повторное рассмотрение завтра же. Тем более что все подследственные от своих признательных показаний отказались…

— Вот и хорошо. Завтра же и передавай.

Дудник поднялся, вытянулся.

— Есть передать завтра, товарищ старший майор. Разрешите идти?

Хуцилава молча махнул рукой.

В управлении Хуцилаву сразу же, как только он появился, прозвали абреком и за глаза называли его так, не таясь, — это было тоже то новое, которое связывали с именем нового наркома внутренних дел Берией, хотя и понимали, что дело вовсе не в Берии, а в изменившейся кадровой политике. При Ежеве лишь самым близким людям можно было сказать «шибздик», имея в виду наркома-недомерку, при Ягоде — в самом начале его наркомства — тоже не таились, называя его то «копией царя Соломона», то «пращой царя Давида». Названия были слишком длинны, чтобы прижиться, и выдумывались евреями, в ту пору преобладавшими в НКВД по всем линиям. Неевреи еврейскими кличками не пользовались, а что сами думали про Ягоду, держали при себе: что положено жиду, не положено гою.

Кто-то из подхалимов доложил Хуцилаве о присвоенной ему кличке, но, к удивлению всех сотрудников, каким-то образом быстро прознавших об этом, Хуцилава даже остался доволен этой кличкой и будто бы сказал подхалиму: «На Кавказе все имеют клички. Абрек — одна из почетных кличек. Я доволен».

Вернувшись в свой кабинет, Артемий бросил на стол папку с делами, с которыми ходил к начальнику отдела, сел, закурил. Спохватившись, снял трубку телефона, назвал телефонистке номер секретаря Советского райкома партии. Через какое-то время в трубке послышался звонкий молодой голос, говорящий кому-то, кто находился в кабинете:

— Партия вам этого не позволит, товарищ Табакевич! Партия требует от своих членов безусловного выполнения партийного устава и программы, не взирая на занимаемое положение… Затем уже в трубку: — Да, Ваневич слушает!

— Товарищ Ваневич! С вами говорит старший следователь по особо важным делам управления госбезопасности республики майор Дудник. В соответствии с решениями партии мы проводим дополнительную проверку дел, сфабрикованных ежовскими приспешниками на белорусской земле. В этой связи сняты обвинения с ряда лиц, следовательно, сняты всякие подозрения и с членов их семей. В данном случае я имею в виду семью полковника авиации Кукушкина. Нами рекомендовано трудоустроить жену и дочь полковника: жену на трикотажную фабрику, дочь в качестве учительницы начальных классов. Однако наробраз вашего района и дирекция фабрики всячески затягивают выполнение этих рекомендаций. Прошу вас употребить свое партийное влияние для ускорения реабилитации ни в чем не повинных граждан.

— Хорошо, товарищ Дудник. Я записал и сегодня же разберусь с этим делом. Завтра же вам доложат о результатах. Спасибо, что позвонили и выявили недостаток в нашей работе: за всем не уследишь.

— Благодарю вас, товарищ Ваневич. Надеюсь, что ваши слова не разойдутся с делом. — И Дудник положил трубку. Теперь ему оставалось ждать звонка от Цветаны.

Цветана позвонила через три дня, то есть на другой день, как были освобождены из-под стражи полковник Кукушкин и другие летчики, а также несколько инженеров и техников его полка.

— Папу назначили в другой полк, — сообщила Цветана. — Завтра мы уезжаем. Спасибо вам за все.

У Дудника перехватило дыхание.

— Разве мы больше не увидимся, Цветана?

На другом конце провода долго молчали.

— Вы очень хотите?

— Да. Очень.

— Разве что сегодня… — прозвучало в ответ весьма неуверенно.

Дудник глянул в окно. По стеклу сбегали капли дождя. Ветер трепал эти капли, гнал наискось, иногда отрывал от стекла и уносил в сторону.

— Давайте в кинотеатре «Ударник», — предложил он. — Часов, скажем, в семь.

— Хорошо, — не сразу согласилась Цветана и повесила трубку.

Уходить с работы в шесть вечера было слишком большой роскошью, и начальством не поощрялось. Впрочем, раньше, до знакомства с Цветаной, у Дудника и в мыслях не было покидать свой пост в определенное законодательством о труде время. Работы всегда невпроворот, сутками паши — не распашешь, поэтому отговорки и ссылки на обстоятельства, вынуждающие покинуть свое рабочее место раньше, во внимание не принимались.

Зато имелась лазейка, которой Дудник и воспользовался. Он сказал своему заму, что идет на встречу с агентом, записал то же самое в журнал регистрации убытия и прибытия, оделся в свой гражданский костюм и покинул республиканское управление НКВД. Запись была формальностью, с кем встреча и по какому делу, в записи не отражалось, чтобы не выдать агентуру, если кто-то чужой сунет нос в этот журнал. Отчитываться о встрече тоже было не обязательно, поэтому многие пользовались такой возможностью для того, чтобы как-то отдохнуть и развеяться. Пользовался и Дудник, встречаясь со своими секретными сотрудниками и сотрудницами на специальных квартирах. Постели в этих квартирах не предусматривались, но для короткой «любви» хватало и узкого кожаного дивана, белье женщины приносили с собой, а выпивку и закуску — мужчины.

Иногда начальство устраивало проверки этих секретных квартир, или шмон — на языке уголовников. Однако о предстоящем шмоне всегда каким-то образом узнавали все, кто мог от него пострадать, потому что практически все сотрудники следственного аппарата и некоторых других спецотделов имели такие квартиры, секретных агентов и соответствующий контингент женщин для снятия нервного напряжения и усталости. Это о мужчинах. Что касается женщин, работающих в аппарате, то таковых имелось не так уж много, чаще всего они выполняли бумажную работу, а действительные сотрудники в основном были связаны с миром искусства, где все следили за всеми и выявляли свои симпатии и антипатии путем сплетен или соответствующих статей и рецензий в соответствующих газетах и журналах. Оставалось снимать накипь и выуживать в ней рыбешку. Для этого спецквартиры не требовались. А где и как они снимали свое женское напряжение, Дудника не интересовало, и сами эти служилые женщины — тоже. От них лучше держаться подальше: спокойнее спать будешь.