Людмила Рублевская - Авантюры Прантиша Вырвича, школяра и шпика

И вот арка, и надпись на ней «Здесь добудешь победу огня над железом». Двери не заперты. Но за дверью — ничего интересного. Длинное помещение без окон, пол наклонен вниз. Единственное, что свидетельствовало о таин­ственной истории, — на крайней стене вырублены цифры, рассыпанные беспо­рядочно, будто слепой сеял. Профессор сразу начал ощупывать камни кладки.

— Что теперь, стену ломать? — нервно спросил пан Гервасий. — Здесь без пороха не справишься. Вон какие глыбы.

Но Лёдник только рукой махнул, мол, не мешай. Изучал камни, едва не водя по ним носом, выискивая одному ему известные знаки.

— Надеюсь, я все правильно расшифровал. — бормотал доктор. — Так. Двенадцать. Тройка и четверка. Три алхимических принципа «tria prima»: сера — душа, что значит чувства и желания, соль — земное тело, ртуть — дух, что охватывает фантазию, судит о нравственности и интеллектуальных спо­собностях. Четыре элемента — вода, земля, огонь и воздух. Три состояния вещества — твердое, жидкое, газообразное. Цифры плодов, понятные толь­ко посвященным, — тринадцать. Двадцать пять. Совпадает!

И нажал сразу на два камня внизу. Они стронулись, углубились. Потом еще на один. Что-то заскрежетало, и каменные глыбы вдруг сдвинулись по специально уложенным в пол стальным полосам. Из темного провала потяну­ло холодом и смертью.

— Свидетельствую, что пан Балтромей Лёдник выполнил взятое на себя обязательство привести означенных лиц к пещере, нарисованной куклой по имени Пандора, — вдруг торжественно проговорил Прантиш Вырвич, настро­енный защищать интересы учителя, ибо тот только в драках да диспутах такой грозный и искушенный, а в жизни — как ягненок, которого все стремятся затащить к резнику. Пан Гервасий Агалинский, не отводя жадного взгляда от провала, так же торжественно промолвил:

— Подтверждаю, что пан Балтромей Лёдник выполнил часть нашего договора, и я сдержу слово о судьбе своего племянника.

— Подтверждаю, что пан Балтромей Лёдник выполнил данное моему брату обещание, и поспособствую, чтобы ему вернули жену, — проговорила и панна Полонея Богинская.

— Вот чем вы доктора прибрали к рукам, — насмешливо промолвил пан Агалинский. — Похитить женщину! Очень достойно! Пан Богуш говорил, что Богинские ни перед чем не остановятся.

— Можно подумать, их милости Радзивиллы очень озабочены моральной основой своих поступков! — резко ответила Полонея. — Вы вообще доктора судьбой маленького мальчика держите! Нечего говорить, высокая мораль­ность!

— Доктор сам хорош! — ноздри Американца начали гневно разду­ваться. — Да он перед всем моим родом в долгу!

— И в шрамах, — разозлился Прантиш Вырвич. — Может, если паны не против, они сейчас все-таки разберутся со своими сокровищами сами?

— Они разберутся! — Полонея прищурила голубые глаза. — Только рука­ми наемников! Как на сойме в Слониме, когда холуй пана Радзивилла Волович нападал на моего брата! Посмел его унижать! В то время как его хозяин заливал глаза вином! А потом мой брат был вынужден защищать Волчин, родовую усадьбу Понятовских, от радзивилловских банд! Мерзкий и баналь­ный наезд!

— А не мерзко, что ваш брат, женатый, между прочим, мужчина, поехал в Петербург предлагаться в любовники новой императрице? — разъярился пан Агалинский. — Жил там, как шлюха, извините, на смотринах! Ножкой по паркету шаркал перед немкой-царицей, которая своего мужа на тот свет спровадила! Радзивиллы, по крайней мере, ни под кого не ложатся!

— А не ваш ли Пане Коханку российской императрице, как только та овдовела, письмо послал, протекции просил, в верности клялся? — насмеш­ливо бросила Полонейка. — Афронт получил — вот и бесится! Вот и вся его независимость!

— Неправда! — покраснел пан Гервасий. — Не может этого быть! Не писал его мость Радзивилл такого письма.

— Еще как писал! — язвительно проговорила Богинская. — И самыми куртуазными словами! Корону выпрашивал! Могу свидетелей дать.

— Да пан Кароль — и без короны король! — отчаянно крикнул Агалинский.

— Если король, то где хоть какое-то разумное дело, которое он осуществил для страны? — Богинская готова была выцарапать «жениху» глаза. — Медве­дями вместо лакеев гостей пугать? Мой брат мануфактуры создает, дороги отремонтировал, театр у него лучший в Европе!

— У Радзивиллов тоже мануфактуры и театры есть! — пан Гервасий даже руку на эфес сабли положил, будто на сойме во время горячей дискус­сии. — Главное — он независимость княжества защищает! Ибо сказано в Статуте — человеку учтивому ничего не может быть дороже свободы, так как она — сокровище, кое никакой суммою переплачено быть не может.

— Он защитит вольность! — возвысила голос Полонейка. — Потопит страну в пьянстве да распрях! В государстве должна быть сильная рука — и властитель должен быть человеком рассудительным и образованным, как мой пан брат!

— Панове, может быть, продолжим поиск? — предложил Прантиш, груст­но думая, что на самом деле все они попали сюда из-за интриг российского шпиона и трон уже предназначен не Богинским и не Радзивиллам, а Понятовскому.

В узкий проход, открывшийся под аркой, Американец и Полонейка от злости умудрились протиснуться вместе. Американец в одной руке держал фонарь, в другой — саблю. Полонея — Прантиш мог присягнуть — под пла­щом сжимала симпатичный остренький кинжальчик, Вырвич не раз замечал, как она его перепрятывает.

Лёдник привалился спиной к стене сбоку от входа и утомленно прикрыл глаза. Похоже, интерес к наследию доктора Ди у него за время долгого пути окончательно выветрился.

Крики разочарования вынудили студиозуса и профессора двинуться за спутниками. Ничего не найдя в маленьком помещении, больше похо­жем на коридор, те изучали еще одну стену, за которой гипотетически мог скрываться проход. Это была плита, отличная от других стен. Мягкий известняк, украшенный барельефом, напоминающим дерево, вместо лис­тьев на нем росли цифры и буквы. Лёдник тяжело вздохнул. Его миссия не закончилась.

— Та-ак, перед нами arbor raritatis, редкое дерево, — профессор водил длинными пальцами по очертаниям барельефа. — Таким образом доктор Ди определял человеческую жизнь. На каждом ярусе дерева человек проводит семь лет, а потом делает выбор, куда двигаться дальше. Видите, разветвле­ние в форме буквы ипсилон? Семь — сумма мужской цифры три и женской четыре. Поэтому задачу на каждом этапе человек должен решить двойствен­ную. Завершенность — это восемь ступеней. В возрасте четыре на семь, это значит, в двадцать восемь лет, главный выбор — или мы делаемся эгоцентри­ками и тиранами, выбирая материальный мир, или пневматиками — через эле­менты воздуха и воды поднимаемся к духу огня, становимся философами. И последняя ступень перед посвящением — пятьдесят шесть лет. Буква I. Прямой путь наверх.