Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

Из-за болезни отца Бартоломе вынужден был прервать свое ученье в университете и остаться в Севилье. Он должен был стать, как и его отец, юристом. Но дон Франсиско хотел, чтобы Бартоломе добился звания лисенсиата, которое по тем временам было не так легко получить. Поэтому Бартоломе много времени посвящал работе в библиотеке над редкими манускриптами по римскому праву.

Все свободное от занятий время он отдавал Алонсо.

— Одно удовольствие учить Алонсо, — рассказывал Бартоломе Леону, когда тот приехал на каникулы в Севилью. — Мальчик так способен, так быстро все схватывает! Мы уже свободно говорим по-испански, а Алонсо учит меня аравакскому языку [39] Араваки (земледельцы, «мельники») — оседлые мирные земледельческие народы, населявшие Антильские острова (Гаити, Кубу, Ямайку и другие). Были первыми из народов, с которыми встретились испанцы в Новом Свете. .

— Зачем тебе понадобился индейский язык? — удивлялся Леон, которому, как известно, языки давались с большим трудом. — Достаточно, что ты знаешь греческий, латынь, арабский, итальянский…

— Нет, нет, Леон, ведь поеду же я когда-нибудь в Индию… Надо знать язык той страны, где будешь жить!

У юного кубинца был пытливый ум, и он интересовался многими науками. Овладев за два года грамматикой кастильского языка и арифметикой, он теперь с увлечением занимался историей, космографией, астрономией и даже медициной.

В те дни, когда лихорадка не мучила дона Франсиско, в доме наступало оживление и веселье. Навещали больного друзья и соратники по походам. И Бартоломе не переставал удивляться, с каким достоинством и благородством держался его юный паж, как быстро перенял он кастильские манеры и обычаи. Он коротко остриг свои черные волосы по кастильской моде, и как к лицу ему эта новая прическа! Как свободно и ловко носит он испанскую одежду, он, который всю жизнь ходил в набедренной повязке! Как идет ему узкий кожаный колет, белый большой воротник, темно-серый бархатный камзол и такого же цвета тонкий суконный плащ, расшитый серебряной тесьмой.

— Ты становишься щеголем, — смеялся Бартоломе, любуясь Алонсо.

— Ты хорошо знаешь, — отвечал ему Алонсо, — что я с радостью променял бы этот наряд на свою повязку из простой ткани. Но я не хочу, чтобы твои братья-испанцы смеялись над нами, а потому думаю, что должен быть одет и причесан так же, как и ты.

— Ты, как всегда, прав, прости меня, я ведь только пошутил.

Однажды Бартоломе ушел в библиотеку, а Алонсо остался дома. Он сидел в патио и читал какую-то книгу. Было жарко и душно. В патио вошел слуга:

— Вас зовет донья Анхела, сеньор!

— Алонсо, мой мальчик, — обратилась к нему донья Анхела, — прошу тебя, помоги мне распутать шерсть.

— С радостью, сеньора, — и Алонсо сел на маленькую скамеечку у ног старой дамы. Она искренне привязалась к своему крестнику. Его приветливость и деликатность покорили ее сердце. Она любила рассказывать ему о днях своей молодости при дворе короля Энрике, о рыцарских турнирах тех времен. Алонсо с жадностью внимал этим рассказам, страницам живой истории старой Кастилии.

Неожиданно их беседа была прервана приходом слуги:

— Сеньора, к вам приехала донья Эстевания де Миранда с дочерьми.

— Ах, эта болтливая, противная сорока! Она и ее напыщенные дочери вечно кичатся своим родством с герцогом Альба! — воскликнула сердито донья Анхела. — Видеть их не могу!

Слуга терпеливо ждал у дверей.

— Ну, что же, Мануэль, — вздохнула донья Анхела, — что же ты стоишь? Зови их скорей и прикажи Мархелине подать угощение.

В комнату вплыли три пышно и крикливо одетые дамы и с радостными возгласами стали обниматься с доньей Анхелой.

Алонсо незаметно выскользнул из комнаты в патио.

Когда через три часа донья Анхела приказала позвать Алонсо, чтобы продолжать разматывать шерсть, он не удержался и спросил:

— Зачем, сеньора, вы не отказали этим неприятным гостям? Вы устали… я вижу!

— Но как же можно, Алонсо, ведь это нехорошо, — возразила донья Анхела. — Нас сочтут невежами и осудят.

— Но вы не любите их!

— Долг предписывает скрывать свои чувства. А ты думаешь, что они любят меня? Старая донья Миранда до сих пор не может мне простить, что не она, а покойная сестра Беатрис стала женой дона Франсиско. Она метила в дом Лас-Касасов, эта сорока! А ее брат ненавидит дона Франсиско и завидует ему, ибо король Фернандо милостив к нам!

— Так зачем же встречаться с этими людьми, сеньора? Надо быть подальше от них, по-моему, если они питают к вам недобрые чувства!

— Ты не поймешь этого, Алонсо. Мы многое делаем против своего желания. Такова жизнь. Послушай лучше, я тебе расскажу…

Но Алонсо так и не был убежден в необходимости видеть тех людей, которые неприятны и злобны. Он рассказал об этом Бартоломе, когда тот пришел домой, и добавил:

— Знаешь, Бартоломе, у нас на Кубе мы делимся последним куском с чужим человеком. Мы скорее сами ляжем спать голодными, чем возьмем на себя грех пренебрежения долгом гостеприимства, который требует накормить и приютить чужестранца, больного или нуждающегося. Чужестранец имеет право на это, ибо он далеко от своей семьи и дома, и еще потому, что он оказал нам честь своим посещением! А эти Миранда, я знаю, живут тут же в Севилье, в замке еще более богатом, чем наш.

— Но, Алонсо, — возразил Бартоломе, — ведь не только поэтому вы принимаете чужестранцев, что они голодны. Ты сам сказал, что гость оказывает честь своим посещением.

— Как же, честь! Донья Анхела рассказала мне, что вся семья Миранда ненавидит вашу семью и завидует вам. Так какова же честь?

Наивные, но полные глубокого смысла суждения Алонсо поставили в тупик Бартоломе. Он не знал, что ему ответить.

— Есть еще этикет, Алонсо, — подумав, сказал он. — И этот этикет заставляет людей делать вещи, не всегда приятные.

— Но ведь этикет придумали люди? — не унимался Алонсо. — Так эти же люди могут его изменить!

Бартоломе рассмеялся:

— Нет, с тобой невозможно спорить! Ты побиваешь меня своей логикой. И на этот раз ты прав!

Как-то раз Бартоломе сказал Алонсо, что ему следовало бы научиться верховой езде.

На смуглом лице кубинца отразилось легкое беспокойство. Как странно! Он так любил животных и птиц. Собаки ходили за ним по пятам, он мог часами играть с ними и разговаривать. Голуби слетались к нему, как только он появлялся во дворе, и садились на плечи, требуя корма.

Он навсегда приобрел любовь и расположение тетушки Мархелины, вылечив ее любимца, рыжего кота, от какой-то загадочной болезни. Теперь рыжий кот с прежней резвостью охотился за мышами, а тетушка Мархелина включила в свое доброе сердце рядом с ненаглядным Бартоломе и смуглого чужеземца.