Томас Костейн - Серебряная чаша

— Видишь, как я награждаю тебя за усердие в работе! — не уставала повторять хозяйка, забирая у юноши пустой поднос. — Но не забывай — чтобы так сытно кушать, надо очень много работать.

На следующий день после того, как Василий получил послание, он решил перейти к действиям. Хозяйка уже подошла к двери, собираясь выйти из комнаты, когда он окликнул ее:

— Скажите, а то, что я делаю, хорошо продается?

Елалия так и застыла на месте, вцепившись в дверную ручку. Кисть у нее была сухая, худая, с морщинистой дряблой кожей и напоминала высушенный солнцем ствол подсолнуха.

— Не суй нос не в свое дело, — грубо ответила она.

Василий никогда ее не боялся, и оттого, наверное, она даже испытывала к нему некоторое подобие уважения.

— Нет, это мое дело, — ответил он. — Разве вы не хотите получать еще больше денег за мои работы? — Он сделал небольшую паузу, а потом веско добавил: — Есть одно средство.

Женщина поставила поднос на пол, да так резко, что остатки козьего молока выплеснулись из миски. Уперев кулаки в бока, она подошла к Василию. Взгляд ее, подобно взгляду хищной птицы, заметившей добычу, был полон злости и вожделения.

— Что ты хочешь этим сказать? Ты раб, и все, что ты делаешь, принадлежит нам… принадлежит мне, потому что именно в моих руках находится тесемка кошелька. Ты что — можешь делать больше? Или лучше? Ну, что молчишь? Так или нет? Отвечай.

Василий покачал головой:

— Нет, не так. И без того я стараюсь делать как можно больше и лучше.

Он протянул ей свои раскрытые ладони. Были времена, когда рабы растирали их и умащивали благовониями. Когда-то белые и нежные, они превратились в изъеденные кислотой руки труженика. Ладони были покрыты мозолями и порезами. Василию даже не удавалось дочиста отмыть их тем жалким куском мыла, который давала ему хозяйка.

— Эти руки могут научиться еще очень многому. Если бы я только мог пройти какое-нибудь обучение, то, уверен, создал бы такие вещи, о которых здесь, в Антиохии, даже представления не имеют. Если вы не вериге мне, то спросите у богачей, которые покупают мои изделия. Они-то откроют вам глаза. Но здесь я не могу ничему научиться Если я останусь у вас, то мои способности перестанут развиваться, а значит, и качество моих работ не сможет улучшиться.

— Хозяин покажет тебе все, что… — начала было хозяйка.

— Он уже ничего не может показать мне и не в состоянии ничему научить. Я давно превзошел его, и вы это тоже отлично знаете. Отправьте меня к какому-нибудь большому мастеру в Афины или в Рим. Предположим, что по истечении какого-то времени я стану свободным и мы договоримся, что всю жизнь я буду выплачивать вам большую часть моих заработков. Даю слово, что вы станете такими богатыми, какими не представляли себя даже в самых смелых мечтах.

Выражение непередаваемой жадности появилось на лице Елалии. Она прекрасно отдавало себе отчет, что это равно выгодное и очень рискованное предложение. Женщина долго молчала, обдумывая предложение юноши. Мыслительный процесс был зримо виден: она шумно и прерывисто дышала, на лбу выступил пот. Ей все-таки не хватило смелости согласиться на эту выгодную идею, и собственная трусость приводила ее в ярость. Она закричала голосом, полным горечи:

— Ага! Вот как! Отпустить тебя, а потом — только мы тебя и видели! Ишь ты! Нет, нет и нет! Кто знает, что ты там задумал! Ты хитер, как старый лис, и просто решил сбежать от нас. Не изворачивайся, я тебя насквозь вижу. Нет уж, даже слышать не хочу твои сладкие речи! — Решение отказаться от выгодной сделки приводило ее в ярость. — Ты, наверное, воображаешь, что мы продаем твой товар дорого? Ошибаешься! Но я добьюсь, чтобы ты приносил нам больше доходов. Понял, раб? Я вижу, что ты работаешь не в полную силу. Расскажи-расскажи об этой идейке моему мужу, уж он так отходит тебя плетьми, что узоры на спине останутся до конца твоей жизни. — Она помолчала, а потом злобно расхохоталась. — В Рим, значит, хочешь? А ты знаешь, что делают римляне с беглыми рабами? Они распинают их на кресте. Прибивают руки и ноги гвоздями, да еще вниз головой, вот так-то, не забудь об этом!

С этими словами она схватила пустой поднос и вылетела из комнаты, едва не поскользнувшись на лужице из козьего молока. Дверь захлопнулась за ней с оглушительным грохотом.

Все два года, что Василий влачил жалкое существование в доме Состия, хозяйка третировала всех и вся. Она ни разу не пропустила дня, чтобы самой два раза не подняться к Василию с подносом жалкой еды. Исключений из правила не было. Но буквально на следующий день после их разговора случилось невероятное: Елалия захворала, причем так сильно, что слегла после обеда в постель. Вечером в комнату Василия вошла Агнесия, гордо неся на голове поднос с ужином. Поставив его на скамейку рядом с юношей, она быстро заговорила:

— Мне кажется, в хозяйку вселился новый демон. Это Руа-Ра-А. Она мечется по кровати, стонет, голос ее изменился до неузнаваемости — Руа-Ра-А говорит из ее тела. А тот демон, что всегда жил в ней, стал еще сильнее и злее. — Тут рабыня замолчала и задумчиво посмотрела на Василия, который вяло жевал кусок засохшего козьего сыра. — Хочешь знать, что я думаю об этом? Мне кажется, что хозяйка переступила через лунную тень под акацией. Ведь именно там всегда прячется Руа-Ра-А! Она споткнулась об него, а он тут же вскочил и прыгнул ей в горло. Теперь он обживается у нее в животе, а когда она поправится, то станет еще злее. Мы первыми это почувствуем на себе!

Василий понял: то, что говорит маленькая служанка ему гораздо интереснее и важнее, чем невкусный ужин, к которому он едва притронулся. Отставив поднос, он внимательно посмотрел на девушку.

— Что, Василий, разве ты не голоден? — воскликнула Агнесия со слезами на глазах. — Тебе надо есть. Есть гораздо больше и лучше, чем тебе дают здесь. Пожалуйста, поешь, а то станешь таким же слабым и больным, как я. А потом — все, что ты не доешь, останется тебе на завтра, ты же знаешь это. Завтра еда будет еще хуже, черствее и кислее. А ведь мне с трудом удалось стащить кое-что, чтобы этот ужин был повкуснее.

Василий с жалостью посмотрел на ее впалые щеки, на которых проступал чахоточный румянец, когда девушку раздирал очередной приступ кашля. Чтобы сделать ей приятное, он снова принялся за еду.

— Василий, — снова заговорила она с неподдельной заботой в голосе, которая так трогала молодого человека. Это было особенно ужасно из-за того, что на самом деле Агнесия нуждалась в нежности гораздо больше Василия. — Я знаю, ты очень несчастен. Каждый раз, когда я думаю о тебе, то начинаю плакать. Мне ужасно хочется помочь тебе, и кажется, я знаю, как это сделать. Выслушай меня. Скажи — ты слышал когда-нибудь об ангелах?