Игорь Коваленко - Печенежские войны

— Да озарит мой свет всех вас, римляне! Пусть начинают!

Росич шагнул в круг. Левая рука, как должно, ладонью вперёд, точно выставленный маленький щит, правая кулаком на бедре. Взгляд цепкий. Анит, наставник, учил в палестре по глазам врага угадывать его намерения.

Помнил юный и то, что перед схваткой полагались взаимные словесные угрозы. Умение предварительно оскорбить и охаять противника расценивалось как доказательство храбрости.

Приняв стойку подобно Твёрдой Руке, Маленький Барс разразился бранью под одобрительное гоготанье трибун:

— Эй, ничтожество, не вижу тебя! Где ты? Отзовись, жалкий скиф! Хоть пискни, не то наступлю ненароком, раздавлю пяткой! Вот беда, совсем затерялся среди песчинок!

Улеб молчал.

— Покажись! — куражился ромей, и зрители покатывались со смеху. — Ах, как это я упустил из виду, — он хлопнул себя по лбу, — ведь червяки безголосы! Так пошевелись, червь, чтобы я смог разглядеть тебя под ногами!

Анит, раскрасневшийся от досады, издали усиленно подавал ученику знаки, требуя, чтобы тот отвечал Барсу, даже подсказывал начальные слова витиеватых ругательств.

Улеб молчал. Зато соперник его не терял времени даром, потешался вовсю.

— Ну вот, почтенные граждане, что же мне делать? — Корча рожи, он оборачивался во все стороны, как бы ища совета. — Как теперь быть? Граждане! Христиане! Как быть мне? Слышу исходящее от скифа зловоние, но не вижу его самого!

Молчал Улеб, побелев лицом.

— Скажи наконец что-нибудь, несчастный! — раздался отчаянный крик Анита. — Ответь ему, пока не забросали объедками! Отвечай, не то изгонят!

— Трус! Безъязыкий раб! — ревела толпа. — Утопи его в плевке, Маленький Барс! Бей, круши варвара! У-у-у, гнуснейший трус!

И Улеб воскликнул внезапно и страшно:

— Быть убийству!

Эхом прокатились по притихшим рядам бесчисленных скамей амфитеатра слова юноши. Будто от страха спрятался краешек мутного солнца за куполом дворца Антиоха, и голуби пали всей стаей на кровли домов, и дико прозвучал визгливый хохот какого-то пьяницы где-то далеко наверху, на самых последних местах трибуны.

Только сейчас понял Улеб, почему его противнику дали такое прозвище.

Огромный Маленький Барс преобразился. Казавшийся поначалу неповоротливым и угловатым, он весь собрался в подвижный комок. Упругими кошачьими прыжками перемещался по кругу, рассчитывая ошеломить всех каскадом обманных телодвижений, показной неутомимостью и рычанием. Туловище его то сжималось пружиной, то изгибалось дугой. Он появлялся сразу со всех сторон. Однако Твёрдая Рука был внимателен, ловко уклонялся от ударов, отступая пока, чтобы скомкать первый натиск самонадеянного, хитрого и опытного силача.

Они кружили, вцепившись друг в друга взглядами, кружили до тех пор, пока Барсу не стало ясно, что росича не испугать наскоком, что тот не дрогнул, а умно выжидает, когда прекратится эта бесплодная пляска.

Настал черёд азиату оценить соперника по достоинству. Сорокалетний мужчина перестал рычать зверем, прыгать козлом и молотить кулаками воздух впустую. Выровнял дыхание. Юноша оказался удивительно увёртливым, и великан пошёл на него массивной грудью без лишних выкрутасов, полагаясь теперь только на зрелую силу своих мускулов.

Когда они сошлись, Улеб не увидел тавра на плечах Барса. Правду сказал Анит: боец Фоки был свободным. Это озадачивало, ибо трудно понять, зачем свободный человек не посвятил свою врождённую мощь настоящему ратному делу, а топчет песок ипподрома ради прихоти и тщеславия других.

Словно угадав мысли Твёрдой Руки, Барс прохрипел:

— Позабавь меня, раб. Сдохни!

Пудовый кулак просвистел у самого виска, Улеб еле успел уклониться. Промахнувшись, Барс быстро наступил ногой на ногу согнувшегося юноши, не позволив тому отпрянуть, и вновь размахнулся.

Этот приём не новинка. Будто на упражнении в палестре, Улеб мигом припал на свободную ногу, вытянув придавленную, и вскинутой ладонью левой руки погасил вражеский удар, одновременно посылая свой кулак справа в короткую шею Барса.

Но и встречный этот его удар оказался не лучше. Тугая повязка на кулаке лишь чиркнула по надёжно прикрывшей горло ключице ромея. Это не в палестре, напарник был не тот. Там были семечки, здесь твёрдый орех, мужчина, живая крепость.

И всё-таки Барс отшатнулся, Улеб выдернул ногу, точно из капкана. Присел и взвился. Цель ускользнула. Снова присел, опять метнулся и вновь мимо. Барс умело защищался и уже не похвалялся, не грозился, не сквернословил, плотно захлопнув рот — не до того.

Вскоре симпатии зрителей разделились. Ловкие, чёткие, полные грации движения юноши вызывали невольное восхищение многих.

— Бей, Маленький Барс! Проломи ему череп! — в экстазе вопили сторонники Никифора Фоки.

— Не поддавайся, Твёрдая Рука! Вперёд! Смелее! Во славу Божественного! — кричали те, кто искренне принял сторону новичка, и те лицемеры, что находились неподалёку от кафизмы и надеялись привлечь внимание василевса своим рвением.

Будь Никифор Фока простолюдином, он, наверно, кричал бы погромче низших. Однако великому военачальнику, жемчужине византийской знати, первому из прославленного рода, тайно, но решительно прокладывающему путь к трону, подобает хранить сдержанность, пусть, даже если снедает страстное желание посрамить своим ставленником бойца столичной палестры, подвластной сластолюбивому Роману, на глазах у всех, ибо чувства народа склонны к сильнейшему.

Между тем Барс вынужден был теперь отступать под ударами Твёрдой Руки. Удары эти всё чаще и чаще достигали цели, становясь всё ощутимее и ощутимее.

Пятился Барс, прилагая все усилия и призывая всё накопленное годами умение, старался изо всех сил не выйти за пределы круга под натиском вездесущего кулака молодого бойца. Трижды переступивший черту побеждён. А юноша был неистов, отважен, умён в бою. Да, не пустые были слухи об удивительном мальчишке Непобедимого.

— Довольно! — сложив ладони рупором, увещевал Анит ученика. — Ложись! Плати мне послушанием за доброту, как обещал! Хватит тебе для начала!

Но росич по-прежнему, впившись взглядом в растерянные глаза противника, теснил и теснил того, как пчела зверя. Не привык Барс к затяжным поединкам, задыхался, нелегко ему столько времени перебрасывать из стороны в сторону груду собственных мускулов. Услышал вдруг Улеб прерывистый шёпот:

— Не выдержу больше… поддайся… одарю щедро…

— Неужто наконец заметил меня на песке?

— Ах ты проклятый червь! Изувечу!!

Лицо врага покраснело подобно железу в огне. И привиделась Улебу наковальня и раскалённая кузнь на ней. Не оплывший жиром злобный лик напротив — горячая крица из печи. Крицу бить-молотить — кузнецу дело спорое.