Эптон Синклер - Агент президента

В библиотеке перед камином прекрасная Эмми Зоннеманн расположилась на диване, но не посередине. Она сказала: "Подойдите и поговорите со мной, герр Бэдд". Неужели она хотела, чтобы он занял другую половину дивана? Он подумал, что разумнее занять стул в метре от неё.

C этого места он мог лучше рассмотреть ее. В ней уже проявилось материнство в начальной стадии. Она была крупной женщиной, но хорошо сложенной. Она играла Брунгильду в Берлинском драматическом театре и могла бы сыграть Венеру Милосскую, если бы на эту тему кто-нибудь написал драму. У нее было правильное и красивое лицо, выражающее мягкость и доброту. Ярко-голубые глаза и светлые волосы, которым не требуется химической обработки. Из всех нацистов только она ближе всех подошла к исповедуемому ими нордическому идеалу.

Она была первой леди Фатерланда и одной из самых известных общественных фигур, благодаря своей долгой добрачной карьере. Все немцы видели ее на сцене или на экране и чувствовали, что знают ее. В основном они знали о ней только хорошее. Кроме того, она взяла на себя обязанности королевы и играла её, как играла её на сцене. И все считали, что она была такой королевой. В личной жизни она была доброжелательной, уютной, немного наивной. Театральная публика должна быть богемной, но когда они достигают успеха, они рады превратиться в буржуа, такой была и Эмми Зоннеманн. Миллионы людей в Германии заплатили бы половину своих мирских благ за возможность допуска в Каринхалле и место на другой половине этого дивана. Эмми не возражала бы и приветливо поболтала с каждым, дав деньги на Winterhilfe .

Она сказала: "Вы не очень часто навещаете нас, мистер Ланни Бэдд".

"Я должен был оставаться дома и помогать моему отцу", — извинился он. Это не было правдой, но он не мог сказать, что он делал в действительности.

"Ланни это очень красивое имя", — заметила она. — "Могу ли я называть вас так?''

"Все мои друзья так делают " — ответил он. Без сомнения, ей хотелось бы добавить: "Зовите меня Эмми", но ее муж, Der Dicke , возможно, возражал бы.

— Вы были здесь раньше с женой. Потом я слышала, что вы развелись. Расскажите мне об этом.

Чья это была просьба, королевы или представительницы сценического мира? В первом случае это была команда, в другом просто нормальное любопытство. Ланни выбрал для себя последнее и сказал: "Это сложная история. Наши вкусы были слишком разные. Ирма воспитывалась в огромном дворце на Лонг-Айленде, а я на небольшой вилле на Французской Ривьере. Я просто не мог привыкнуть быть слишком официальным и величественным".

"О, как хорошо я это понимаю!" — воскликнула первая леди. — "Иногда мне это так надоедает, что я думаю, что больше не смогу. Но потом я напоминаю себе, как это было на репетициях. Делать то же самое снова и снова, но никогда не достичь совершенства".

"Публике кажется, что у вас всё отлично получается", — галантно заметил Ланни.

"Na, na!'' — воскликнула бывшая звезда. — "Мне все льстят, но вы не должны".

— Я уверяю вас, что совершенно искренен. Я видел вас в нескольких ваших ролях, и вы всегда были прекрасны.

— "Ja, vielleicht. На меня было приятно смотреть в гриме и при хорошем освещении. Но потом мой возраст стало невозможно скрыть, несмотря на все их ухищрения.

Ланни воскликнул со всей искренностью: "Это уникальный случай в моей жизни, когда актриса признает свой возраст, когда её не вынуждают".

— Но вы знаете все обо мне, Ланни. Я была успешной инженю, когда вы были маленьким мальчиком.

— Вы должны быть очень молодой инженю, во всяком случае, я тогда вас не знал.

— Сказать по правде, я никогда не была очень хорошей актрисой. Я отчаянно пыталась, но мне не хватало темперамента. Режиссёры не давали мне эмоциональных ролей, и мои чувства были глубоко задеты. Но теперь я всё обдумала и поняла, что они были очень добры ко мне.

Ланни не знал, как принять такое признание. Она была сама откровенность, но было ли это безопасно для него? Он отметил: "Наверное, всё было не так. Вы были слишком хороши для этих ролей, фрау Геринг".

— "Ach, nun, вы очень благородны. Этим объяснением я успокаиваю себя. Я не могу вспомнить, чтобы я испытывала ненависть к кому-нибудь, и, конечно, я никогда не хотела никого убивать. Я хотела видеть людей счастливыми, и я делаю всё, что могу, чтобы помочь им. Но, похоже, что никто не хочет видеть таких людей на сцене.

"Это не мода времени", — утешительно признался искусствовед. — "Но у вас есть то, что вы хотели, и поэтому вы можете философски смотреть назад". Он не был уверен, что это было правдой, но, конечно, он мог допустить, что это было так.

Первая леди Нацилэнда приказала ему сесть и взяла разговор в свои руки. Предположительно, у неё была какая-то цель, и этикет требовал от Ланни дать ей шанс раскрыть эту цель по-своему. Наступило затишье, и он ждал. Потом вдруг она заметила: "Я до сих пор играю роль, Ланни. Я должна быть знатной дамой, режиссеры научили меня всему этому на сцене и на экране, но они не смогли научить меня, как быть полностью счастливой".

"Ах!" — воскликнул Ланни. — "Тот, кто мог бы научить этому, стал бы величайшим режиссером в мире".

"Я не люблю жестокость", — продолжала женщина. — "Я не хочу видеть, как страдают люди, и я не могу предотвратить их страдания. Но я не должна никому говорить об этом. У меня сложилось впечатление, что у вас такие же чувства. Nicht wahr?" "

"Да, это правда", — признал Ланни. — "Конечно, мне не нравится жестокость". Он не мог сказать о себе меньше.

— Скажите мне: Как вы относитесь к евреям?

"Некоторые из моих лучших друзей евреи", — ответил он. После того, как он это сказал, он вспомнил, что в Нью-Йорке евреи придумали тест, чтобы определять антисемитизм у того, кто не желает признавать свои предрассудки. Но, в конце концов, что можно еще сказать?

— Вы знаете, как это в мире сцены и экрана. Евреи, кажется, любят искусство. Во всяком случае, они умеют им заниматься и делать из него деньги. У меня есть друзья среди них. И теперь они попали в беду, в ужасные неприятности, и они пишут или посылают кого-нибудь ко мне, прося о помощи, а что я могу сделать? Я стараюсь помочь одному, и, прежде чем мне удается чего-нибудь добиться, возникает ещё больше случаев? Они думают, что я всесильна, но это не так, я вас уверяю.

— Я верю вам, фрау Геринг.

— Скажите честно, что вы думаете о нашей политике по отношению к евреям?

Это действительно был трудный вопрос для сына владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт , находившегося здесь по делам отца, или считавшегося таковым! Сможет ли он забыть, что у этой леди муж был основателем и до сих пор является номинальным главой Гестапо? Он верил, что она думала, что говорила, а не просто пыталась выяснить его мысли и доложить о них своему мужу. Нет, он, конечно, не должен отступать слишком далеко от этой веры! "Meine liebe Frau Göring", — сказал он, — "Я ломал себе голову над этой проблемой так же, как и вы. Я испытываю истинное восхищение вашим фюрером и доверие к его программе спасения немецкой культуры и сохранения порядка по всей Европе. Но я не считаю евреев угрозой, как считают многие люди. И я думаю, что нацисты упали в глазах остального мира тем, что они сделали".