Эптон Синклер - Агент президента

"Герман чувствует то же самое", — ответила жена Германа. — "Если бы он имел власть, он уволил бы экстремистов таких, как Штрейхер. Он говорил мне, что у вас есть еврейские родственники, и он сумел помочь им выехать за границу несколько лет назад".

"Это правда", — признал Ланни. — "Герман на самом деле был очень добр ко мне". Длительная практика научила этого агента президента сохранять серьёзное лицо, слушая заявления, вызывавшие смех. Hermann der Dicke , как и многие другие мужчины на высоком или низком посту, говорил своей жене правду, но не всю правду. Он, конечно, не хотел бы, чтобы она знала, что этот великолепный Каринхалле был полон художественных ценностей, которые он выжал из Йоханнеса Робина под пытками в камерах старой полицейской тюрьмы на площади Александерплац.

Первая леди Фатерланда рассказала. — "Я просила своего мужа помочь получить разрешение на выезд для этого еврейского художника, и он получил его для меня. Но у него есть так много проблем и так много работает, что я не хочу обременять его ещё большим количеством забот. Человек имеет право быть счастливым, когда он приходит к своей жене, как вы думаете?"

Да, Ланни так и думал. Кроме того, он считал, что бывшая звезда была чрезвычайно неблагоразумна, и что у него могут возникнуть трудности, и он должен быть чрезвычайно осторожным. Он ответил: "Я надеюсь, что теперь, когда партия настолько укрепилась во власти, эти несчастные случаи будут уменьшаться".

— Я боюсь, что будет как раз наоборот, Ланни. Партия находится у власти, но наши проблемы далеко не решены. Нижние звенья считают погромы своего рода спортом. Мне говорили, что некоторые из них даже делают на этом деньги.

Этот разговор был прерван Робби, который, прогуливаясь, проходил через комнату. Он был приглашен занять место рядом с Эмми и начал спрашивать о зарплатах киноактёров в Берлине по сравнению с голливудскими. Вопрос, который никогда не уставали обсуждать люди этой профессии. Ланни сидел тихо, как предполагалось, слушая, но его мысли были далеко. У него был один из его мысленных разговоров с Труди.

Какая-то часть его мыслей всегда была о ней, и особенно в Берлине, городе её рождения и его встреч с ней в течение определенного периода времени. Когда он входил в Адлон, перед его глазами всегда стоял его автомобиль перед входом в отель, как в ту ночь, когда она сидела в нём, скрываясь от гестаповцев. А он в это время решал её судьбу с Ирмой внутри отеля. Теперь он и Робби занимали другие апартаменты, но все они в большом отеле выглядят более или менее одинаково. И поэтому там в его кровати стакивались Труди-призрак с видениями его любви к Ирме. Любой турок мог бы сказать внуку пуритан, что нельзя иметь две жены в одной и той же кровати.

Ланни думал: "Эмми жалеет евреев и помогает им получить паспорта. Неужели ей не станет жалко Труди, белокурую арийку, как она сама? Художницу исключительного таланта, которая попала под подозрение полиции из-за деятельности ее покойного мужа!"

Ланни вообразил сцену, в которой он поведал первой леди Нацилэнда эту правдоподобную и очень трогательную историю. Он имел полное право быть в дружеских отношениях с художниками в Берлине до прихода нацистов. Точно так же, как и Эмми с людьми сцены и экрана. Он также встречался с социалистами, так же, как Эмми встречалась с евреями! И поддержал молодую талантливую художницу, продемонстрировал её работы в Париже и помог ей заработать небольшие суммы! Позже он услышал, что Люди, ее муж, был арестован и интернирован. Труди, он был уверен, никогда не занималась политикой. Все её интересы сосредотачивались на правильной передаче в рисунке характерных черт людей, которых она встречала. — "Неужели вы не сможете сделать запрос о ней, фрау Геринг, и, возможно, пойти и увидеть ее, и помочь ей уехать в Америку, где она не сможет причинить никакого вреда нацистскому режиму?"

Как обычно воображение Ланни было живым. Без сомнения, он сможет убедить Эмми добиться получения дела Труди Шульц. Досье ляжет на стол рейхсминистра генерала, который среди своих многообразных обязанностей, был ещё и главой правительства Берлина. В этом досье будет такая запись: "Труди Шульц, она же Мюллер, она же Корнмалер, она же Корнинг, она же Вайль. Возможно, там будут и другие имена, которые она никогда не называла своему второму мужу, как не соответствующие позиции обитателя башни из слоновой кости. Досье откроет, что она была одной из самых активных работников подполья социал-демократической партии, что она распространяла литературу из секретных типографий, чьи работники были пойманы, что она раздобыла украденные конфиденциальные документы из собственного офиса генерала и вывезла их контрабандой из Германии неизвестным способом. После ее бегства в Париж, она стала источником крупных средств для подполья. Полиции при всём её усердии не удалось обнаружить, где она получала эти средства.

Этот последний факт будет бросаться в глаза, на самом деле огромные суммы денег, десятки, возможно, сотни тысяч марок из неизвестного источника. Даже самый глупейший генерал в нацистской армии воскликнет: " Ach, so! Да, она подружка и, вероятно, любовница этого бойкого на язык и благовидного американского плейбоя!"

Именно здесь все полеты фантазии Ланни и закончились. Он дал Труди обещание, что он будет продолжать давать деньги подполью и никогда не привлекать внимание нацистов к себе. Он, конечно, нарушил это обещание в Париже. Но сколько еще раз будет ходить его кувшин по воду, прежде чем сломит голову?

На втором этаже в своих смежных спальнях Робби Бэдд и его сын могли поговорить о событиях дня, как это делают гости во всем мире, когда ложатся спать. Но Ланни предупреждал своего отца: "Помни, что вероятно все комнаты в Каринхаллее прослушиваются". Это звучало мелодраматично, но Робби хорошо знал, что такие вещи случаются не только у нацистов. Жучки могут быть скрыты под кроватью или за туалетным столиком и улавливали даже самые слабые шепоты. Отец и сын согласились, что их разговор должен носить нейтральный характер, и чтобы они ни говорили о ком-нибудь в Нацилэнде, должно звучать хвалебно.

Робби полез в свой чемодан и достал лист писчей бумаги. Используя крышку чемодана, а не стол, который стоял в комнате, он написал несколько слов, а потом подозвал Ланни, который подошел и прочитал: "Не разговаривай так долго с этой женщиной".

"Черт возьми!" — прошептал молодой человек. Он хотел сказать или написать: "Она приколола меня" или что-то подобное. Но очевидно, что для дискуссий не было времени.

Отец написал: "Помнишь историю Доннерштайн?"

Ланни кивнул. Он никогда не забудет очень энергичную женщину подругу Ирмы, которая проживала во многих местах Германии и собирала восхитительные слухи и разносила их с таким рвением, которое привело бы ее в концлагерь, если бы она не принадлежала к высшим социальным кругам.