Эптон Синклер - Агент президента

Робби снова написал: "Стоматолог из Хайльбронна" и показал написанное.

"O.K.", — сказал Ланни. Это было нечто, что было безопасно сказать вслух. Он в своё время пересказал своему отцу одну из пикантных подробностей, полученных от княгини Доннерштайн, о дантисте, который знал Эмми Зоннеманн в маленьком городке Хайльбронне, где она родилась. Он написал ей письмо, поздравляя ее с прекрасным браком. В письме он сообщил новости о восемнадцати различных лицах, поживающих в городе. Все эти лица плюс словоохотливый стоматолог были арестованы гестапо и доставлены в Берлин, где они были подвергнуты перекрестному допросу в течение нескольких недель. Ни один из них и понятия не имел, с чем это было связано. И когда это суровое испытание было закончено, каждый из них получил сто марок и стоимость проезда на автобусе до дома с предписанием, не говорить ничего о том, что с ними случилось.

"Ревность это безумие", — написал отец. И сын кивнул в несколько раз, говоря: "O.K., O.K." Независимо от того, как будет заигрывать прекрасная Эмми, ей никогда не удастся остаться другой раз тет-а-тет с сыном владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт . Мало того, что ревность безумие, но Герман может стать безумцем от незначительной провокации. Он стал наркоманом после смерти своей первой жены и был помещен в клинику в Швеции. Под тяжестью азартной игры за мировое господство, в которой он принял участие, он вполне мог пасть жертвой этой привычки снова. В любом случае, ничто, конечно, не поможет Робби Бэдду получить контракты на самолеты, если этот мировой азартный игрок заподозрит, что компания Ланни слишком приятна для первой леди Нацилэнда.

Сын взял бумагу и написал: "Ты прав. Сожалею". Потом Робби отнёс бумагу в ванную, поджег спичкой и осторожно держал ее, пока она не сгорела до самого конца. Он нажал на рычаг и послал пепел вниз в область, где разумно предполагалось, что её не достанет тайная государственная полиция. Вместе с пеплом пропали последние надежды Ланни, что Эмми Зоннеманн сможет помочь ему вызволить Труди Шульц из нацистских застенков!

Вернувшись в Берлин, Ланни просмотрел ожидавшую его почту. Там было письмо от Генриха Юнга. У Ланни было несколько причин увидеть этого пламенного молодого партийного работника. Он позвонил ему, сказав: "Приходи на обед", а Генрих ответил по-английски: "С удовольствием". Он был горд своим английским, гордился своим богатым американским другом и был польщён приглашением, что позволило ему находиться среди международного светского общества.

Прошло шестнадцать лет с тех пор, когда Ланни впервые встретил скромного студента лесного хозяйства, сына лесничего замка Штубендорф. Генрих теперь округлился, щёки его порозовели, но в остальном он не сильно изменился. Голубые глаза, коротко подстриженные светлые волосы, бойкая манера. Он жил надеждой и энтузиазмом и обычно слегка улыбался. Он только что был повышен и получил пост большей ответственности в Гитлерюгенде. У него была новая форма с новой эмблемой. Он был счастлив этим, но в то же время скромным, приписывая свой рост не своим собственным заслугам, а проницательности великой организации, членом которой он являлся. Он привязал свой фургон к звезде, а эта звезда превратилась в сверхновую, засиявшую ярче тысячи солнц.

У Генриха не было каких-либо существенных секретов, которые были важны для Ланни, но он был интересен как идеальный тип нацистского фанатика, готовый продукт образовательной машины Гитлера. Ланни внимательно наблюдал за ним. Он был как бы муравьём под увеличительным стеклом: сгусток энергии и рвения, трудившийся со слепой яростью весь день и большую часть ночи, точно и автоматически отвечая на различные стимулы, без раздумий чему он служит. Генрих располагал тем своеобразным немецким качеством Джекила-и-Хайда, что позволяло ему быть любезным и сердечным другом, и в то же время, способным на самую шокирующую жестокость. Генрих сам никогда не совершал никаких убийств, но он оправдывал их все, как служение великой немецкой цели. И Ланни мог не сомневаться в том, что если фюрер отдаст приказ, то Генрих вытащит пистолет в обеденном зале отеля Адлон и выстрелит в лоб Ланни. Это ему не понравится, но он знал бы, что это было необходимо. В противном случае самый великий человек в мире не приказал бы сделать это.

Herrenvolk выполнял своё предназначение, и Ланни был одним из сравнительно немногих американцев, которые понимали и почитали то, что они делают. Генрих Юнг был совершенно наивен в этих вопросах. Ему никогда не приходила в голову мысль, что представитель американских привилегированных классов, возможно, считает, что его страна, а не Германия, выйдет на первое место в большой мировой схватке. Нет, потому что у американцев были свои дела и много работы. Большая часть их континента все еще находится в руках других людей, и нацисты предоставили им полные права на это. Были некоторые, кто были готовы даже уступить Южную Америку. Генрих сторонился этого вопроса, потому что там немцы были сильны, а что было уже у немцев, они должны были удержать. Большая часть американской культуры, все, что было лучшего в ней, было от немцев, и это было одной из причин, почему у Генриха была сердечная привязанность к Ланни Бэдду. Ланни был частично немец, и Herrenvolk мог принять его. А его соотечественники могли стать равными членами будущей правящей группы. Конечно же, после того, как из их страны уберут евреев и ядовитые еврейские влияния.

Генрих рассказывал, как он всегда это делал, о той замечательной организации, которую он помогал строить по всему миру. О ее достижениях в воспитании молодежи Германии, а также немецкой молодёжи за ее пределами. Ничего подобного никогда не было в истории. Современная наука применялась к массовой психологии под руководством верховного гения в этой области. Генрих присутствовал на Parteitag в Нюрнберге в сентябре. Пятидневный слет был для каждого нациста, как паломничество в Мекку для набожного мусульманина. Генрих описал все обряды и повторил суть выступлений. Все в мире будет переделано, и нацисты начали с истории. Генрих узнал в Нюрнберге совершенно новую историю Германии и историю остального мира по отношению к Германии. Он не знал, какой-либо другой истории, и он никогда не читал ни одной книги, журнала или газеты, за исключением партийных изданий. Ланни должен проявлять крайнюю осторожность и никогда не говорить ничего, что противоречило бы прочно укоренившимся идеям этого друга.