Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Алексей Петрович встал с постели, покачался на нетвердых ногах, поднял тазик и понес его в туалет: ему ужасно не хотелось, чтобы Маша видела эту дрянь и дышала ее миазмами.

Заседание Политбюро ЦК ВКП(б) подходило к концу. Вел заседание Лазарь Моисеевич Каганович, но наибольшая часть вопросов приходилась на долю предсовнаркома Вячеслава Михайловича Молотова, который докладывал о ходе выполнения планов пятилетки и отвечал на вопросы. На заседании присутствовали и некоторые наркомы. В том числе и Николай Иванович Ежов. Когда был обсужден последний вопрос повестки дня, Каганович сложил бумаги и посмотрел на Сталина, ходившего вдоль окон и почти не принимавшего участия в обсуждении.

— Что, все вопросы решены? — спросил Сталин, посмотрев на Кагановича, который, не решаясь обратиться к нему напрямую, покашливал в кулак.

— Вроде все, товарищ Сталин.

— По-моему, есть еще один вопрос, который вы упустили. Я имею в виду работу наркомата водного транспорта. После того, как там была разоблачена группа заговорщиков, мы никак не можем наладить работу в этом наркомате. А он имеет большое значение для народного хозяйства. Я хотел бы услышать, что по этому поводу думает товарищ Молотов.

Молотов встал, заговорил, тяжело расставляя слова:

— Как я уже докладывал, успешная работа наркомата зависит от состояния водного транспорта. Корабли у нас в основном старой постройки, малого тоннажа. Особенная нехватка ощущается в кораблях класса река-море, из-за чего приходится по нескольку раз переваливать грузы с одного вида кораблей на другие. К тому же мы постоянно сталкиваемся с тем, что для перевозки грузов в Игарку и другие северные порты нам нужны пароходы, приспособленные для плавания во льдах…

— Все это мы поняли из твоего доклада, Вяче, — перебил Молотова Сталин. — Я имею в виду другое: как нам укрепить кадры Наркомата водного транспорта? Какие у тебя есть предложения на этот счет?

— Предложения? Мне кажется, надо дать время новым руководителям наркомата освоиться и разобраться в положении дел…

— Я думаю, товарищ Молотов все время забывает, что времени нам никто дать не может. Мы отстали от ведущих капиталистических стран на несколько десятков лет в промышленном развитии, мы нагоняем их и кое-кого уже перегнали. Это хорошо, но явно недостаточно. Если мы начнем кому-то давать время на раскачку, то снова отстанем, и уже окончательно. Не осваиваться нужно, товарищ Молотов, не разбираться, а засучивать рукава и работать. По-ленински, по-большевистски.

Сталин дошел до конца стола, повернулся, повел плечами, точно ему был тесен привычный френч, и все увидели, как он состарился, как осунулся за последнее время. В кабинете стояла тишина: ни бумага не прошуршит, ни стул не скрипнет, никто не кашлянет. Помолчав немного, Сталин все тем же глуховатым голосом продолжил:

— Сегодня проблема транспорта становится для нас особенно важной, если не решающей, учитывая наши расстояния и разбросанность промышленных зон. Вспомним Ленина. Для того чтобы решить возникающие проблемы в кратчайшие сроки, он предлагал использовать наиболее одаренных, наиболее знающих, наиболее решительных работников. Вспомните Дзержинского. Когда встал вопрос о ликвидации беспризорности, этот вопрос поручили разрешить товарищу Дзержинскому. И он его блестяще разрешил: беспризорность была изжита в кратчайшие сроки. Встал вопрос о возрождении железнодорожного транспорта — снова партия и товарищ Ленин обратились к опыту и революционной воле Железного Феликса. Наша партия не оскудела на опытных, волевых и преданных делу партии работников. Я имею в виду товарища Ежова. Когда перед нами встал вопрос наведения порядка в НКВД и беспощадной борьбы с врагами народа, мы призвали товарища Ежова, и он блестяще оправдал наши надежды. Орден Ленина — достойная награда за эти его труды. Когда перед нами встал вопрос ускоренного строительства Волго-Балтийского канала, мы снова привлекли к этой работе товарища Ежова, и он снова блестяще доказал, что истинному большевику-ленинцу не страшны никакие преграды. И этот его труд был по достоинству отмечен партией и правительством. Я уверен, что товарищ Ежов и в данном случае не станет осваиваться и разбираться по-бюрократически, а сразу же включится в работу наркомата водного транспорта и начнет устранять там имеющиеся недостатки. А мы ему поможем. Тем более что товарищ Ежов учел ту критику, которая прозвучала в его адрес на мартовском пленуме Цэка. А сама критика была направлена на ослабление контроля со стороны товарища Ежова за деятельностью отдельных руководителей возглавляемого им наркомата. Я предлагаю направить товарища Ежова на решительное подтягивание транспортной отрасли народного хозяйства, не снимая с него ответственности и за НКВД. Впрочем, там работы теперь стало меньше, а у товарища Ежова очень хорошие помощники — они его не подведут.

Все зашевелились разом. Один лишь Ежов сидел, сцепив на столе пальцы рук и неподвижно глядя прямо перед собой. «Ну, вот и кончился твой, Колька Ежов, полет, а ты-то думал, что еще годика два-три полетаешь, покружишься над всеми этими, которые боятся и уважают не столько тебя, сколько твоего Хозяина. Значит, ты уже не нужен. Значит, Большая чистка закончилась, начинается чистка чистильщиков…»

Вспомнилось, как Сталин назвал его Малютой Скуратовым, имея в виду маленький рост. Что ж, Малюта так Малюта. Дело не в прозвище, а в том, что косари нужны тогда, когда трава поднимется в полный рост, но еще не дает семена.

Ежов оторвал взгляд от стола и встретился с желтыми глазами Сталина. Вздрогнул, медленно встал, отодвинув ногой стул, слова слетели с языка помимо воли, как бы сами по себе:

— Я всегда готов выполнить любое задание партии, товарищ Сталин, — произнес Николай Иванович и не узнал своего голоса.

Желтый свет в глазах Сталина потух за приспущенными ресницами. Хозяин хмыкнул, повернулся и пошел к своему месту. Все продолжали следить за ним глазами. Вот он подошел к своему креслу, повернул его, тяжело опустился на мягкое сидение, обвел пасмурным взором сидящих за столом.

— Что у нас еще? — негромко бросил он, высасывая из трубки остатки дыма.

— Все, товарищ Сталин, — пожал плечами Каганович, который вел заседание Политбюро.

— Тут вот Булгаков… драматург, — заговорил Калинин старческим голосом, — письмо мне прислал. Пишет, что не дают ему развернуться ни как драматургу, ни как писателю. Зажимают. Просит отпустить его за границу на лечение и для почерп… почерпования новых тем.

— Мне прислал тоже, — вставил Каганович.

— И мне, — вскинул голову Хрущев.

— Мне тоже, — подал голос Ежов.