Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

— Ишь ты, — удивился Сталин. — Всем пишет. Ну и что вы думаете?

— Честно говоря, я не слишком силен в тех областях, в которых занимается этот Булгаков, — замялся Калинин. — Но «Дни Турбиных» мне нравятся. Смотрел несколько раз. А больше я ничего не видел и не читал.

Каганович и Хрущев пожимали плечами: мол, мы тоже не спецы, не нам и судить.

Сталин переводил табачные глаза с одного члена Политбюро на другого. В них вспыхивали насмешливые желтые искры.

Положив погасшую трубку на стол, он заговорил, сдабривая слова едким сарказмом:

— И что мне с вами делать? Ума не приложу. Может быть, отправить на вечерние курсы по литературе? Они, видите ли, по несколько раз смотрели «Дни Турбиных», но мнения своего так и не составили. Они, видите ли, не специалисты. Очень удобная для члена Политбюро позиция. Выходит, один товарищ Сталин большой специалист в области драматургии и литературы. Мне остается стать специалистом в области музыки и живописи и писать рецензии в журналы и газеты. Ни на что другое времени не останется… А ведь литература и все прочее — вопрос политический.

— Мы понимаем, — подал голос Калинин.

— Понимают они, видите ли. Ни черта вы не понимаете. И не можете понимать, потому что ничего не читаете, кроме «Правды» и «Известий». А Булгаков этот — и писатель, и драматург талантливейший. Я сам смотрел «Дни Турбиных» много раз. Интересно посмотреть на своих классовых врагов как бы изнутри. Что ими движет. Что у них за душой. И у них имеется кое-что, что не мешало бы иметь и нам, коммунистам. Но все дело в том, что это кое-что направлено против нас. Они наши враги. И эти враги не перевелись. Одни из них приспособились к новым обстоятельствам, другие затаились. Их тысячи и миллионы. Их надо знать. И понимать, чего они ждут, на что надеются. Это для нас важно. Булгаков о них знает все. Но Булгаков — не наш писатель. Он из другого лагеря. И не скрывает этого. Другие юлят, а он — нет. За это его надо уважать. Он — мастер. В отличие от других. Его надо перевоспитывать. Перетянуть на нашу сторону…

Сталин встал, пошел вдоль стола. В кабинете повисла благоговейная тишина.

— Я читал его последние произведения, — продолжил он, остановившись за спинами членов Политбюро. — В рукописях. «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Собачье сердце». Сразу видно, что их писал человек, который ни одной клеточкой своего сознания не принял советской власти. В начале двадцатых его писания нам помогли бы бороться с косностью, с пережитками. Но этот процесс длительный и не обязательно приведет к успеху, если полагаться лишь на пропаганду. Сегодня же, когда мы вышли на новый этап социалистического строительства, эти произведения могут восприниматься как издевательство над советской властью. И никак иначе…

Сталин двинулся к двери, вернулся. Продолжил:

— Мы в начале тридцатых помогли писателю Булгакову. Теперь он должен помочь себе сам. И нашему делу тоже. Но отпускать его за границу нельзя. Он такого там понапишет, что нам за столетие не разгрести. Это вы должны понимать. И не кивать на товарища Сталина. Товарищ Сталин не вечен, а эти вопросы вечны, от них не отмахнешься.

— Так что нам отвечать Булгакову на его письма? — снова подал голос Калинин.

— Ничего не отвечать. Он не дурак и сам поймет, что значит наше молчание. А не поймет — ему же хуже.

— Может, загнать его куда-нибудь подальше? — будто у самого себя спросил Ежов, не поднимая головы.

— Подальше? — Сталин остановился напротив Ежова, и тот поднялся и незряче уставился в лицо Хозяина. — Хочешь сделать из него мученика? А для него, между прочим, нет большего мучения, чем неизвестность. И где искать выход, он тоже знает. Каждый сам выбирает свой путь и должен пройти его до конца. Будем считать этот вопрос закрытым.

И Сталин, вяло махнув рукой, подошел к своему рабочему столу и, повернувшись к своим соратникам спиной, принялся чистить трубку.

Все сидели и ждали.

— Чего ждете? — спросил Сталин, не оглядываясь. — Закрывай заседание, Моисеич.

Каганович кашлянул, произнес торопливо:

— На этом расширенное заседание Политборо считаю закрытым. — Склонился в сторону Сталина, ожидая новых распоряжений.

Сталин искоса следил, как расходятся члены Политбюро и Совнаркома, иногда задерживаясь взглядом на продолжавшем сидеть Ежове: тот всегда безошибочно угадывал, когда нужен Хозяину, — и продолжал возиться с трубкой.

Каганович, так и не дождавшись ни слова, поспешно вышел вслед за остальными, осторожно прикрыв за собою дверь. В кабинете вновь установилась настороженная тишина.

Раскурив трубку, Сталин спросил:

— Ты что-то хотел мне сказать, Николай?

— Я? — Ежов поднял голову, незряче уставился в лицо Сталину. Затем заговорил хрипло, с каким-то даже вызовом: — Вы назначили меня наркомом водного транспорта, товарищ Сталин… Я хотел бы получить от вас соответствующие инструкции.

— Какие именно? — Сталин смотрел на Ежова и не узнавал его: взъерошен, вот-вот, кажется, сорвется на крик или заплачет. Во всяком случае, было в нем что-то новое, раньше не проявлявшееся. Слишком возомнил о себе? Или со страху? Догадался, зачем понадобилось назначение его на водный транспорт? Вряд ли: хитер, но не умен, напорист, но без воли, пока толкаешь — идет, перестань толкать — встанет. И даже ляжет. Все они, русские, такие.

А Ежов, глядя на Сталина, думал: «Ну что, товарищ Сталин? Уже я тебе не нужен? Свое отработал — и в расход? А с кем ты останешься? С Кагановичем, у которого обрезан не только член, но и мысли? С Хрущем, который, случись что, продаст тебя первым? С Климом? Ему-то что доверишь, что поручишь? Пустое место…»

«Ишь ты, как смотрит, — удивлялся Сталин, пряча глаза за облако дыма. — Хорошо, что оружие у них забирают при входе, а то бы шмальнул, чего доброго… А может, оставить? Пусть работает. — Но тут же одернул себя: — Вся беда в том, что за внешней покорностью этого пигмея скрывается дьявольское честолюбие. Чуть взлетел наверх, уже смотрит, кого бы столкнуть вниз. Этот только сталкивать и умеет. А мне нужны работники. Настоящие работники, да…»

— Что ж, инструкции, так инструкции, — в конце концов согласился Сталин. — Придешь в наркомат водного транспорта, за неделю составишь справку об истинном положении дел. Выводы из этой справки и практические шаги по их реализации. Кстати, посмотри, кто там и чем занимался до тебя, почему развалили отрасль? Еще вопросы есть?

— Есть, товарищ Сталин. Только один: кто будет отвечать за дальнейшее проведение чистки?

— Как то есть кто? — деланно удивился Сталин. — Ты и будешь отвечать. Но чистка, Большая чистка, практически завершена. В дальнейшем нам предстоят выборочные изъятия. С этим может справиться и Фриновский. Подключим к нему Берию. Вдвоем они потянут. Контролируй — это с тебя не снимается. Наладишь работу водного транспорта, подберешь себе замену, снова вернешься в НКВД. Нам предстоит большая работа по подготовке к будущей войне. Вот так. Через неделю жду тебя с докладом.