Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Выговорившись, Ворошилов перевел дух и распорядился подать чай. В ожидании чая закурили. Когда принесли чай и бутерброды, Ворошилов достал из сейфа бутылку коньяку, разлил по пузатым рюмкам.

— Ну, будем живы — не помрем, — мрачно произнес он, чокнувшись с рюмкой Блюхера.

Выпили. Принялись за чай. Молча поглядывали в разные стороны. Каждый думал о своем.

Ворошилов думал, что Сталин разговорами о борьбе с троцкизмом и заговорами прикрывает что-то другое, о чем можно только гадать, что он не посвящает своих ближайших соратников во все тонкости дела, а дело может обернуться таким образом, что и самому Ворошилову придется сесть на скамью подсудимых: Сталин в последнее время что-то часто наскакивает на него и даже покрикивает.

Не понимая дальних прицелов Сталина, Ворошилов знал лишь одно: он должен всякий раз доказывать, что на него, Ворошилова, можно положиться во всем, что он, Ворошилов, не предаст и не продаст. Надо лишь не слишком высовываться, но и не отставать от других членов Политбюро.

Чутье Ворошилову подсказывало, что нынешний состав Политбюро Сталина более-менее устраивает, что всех говорунов и тех, кто много о себе понимает, всех этих бывших эмигрантов, интеллигентов и прочих, он из него выжил, что, бог даст, Сталин без Ворошилова не обойдется.

Совсем другие мысли мучили Блюхера. В обвинении сказано, например, о моральном разложении, следовательно, и ему, Блюхеру, могут пришить подобное: сравнительно недавно женился в третий раз — на подруге своей восемнадцатилетней дочери, разница — двадцать пять лет. Правда, с актрисами не путается, хором роскошных не имеет, оргии с оркестрами не устраивает, но при желании выдумать могут все, что угодно. Наслышан. А тут еще япошки пошаливают, силы порядочные сосредоточили в районе озера Хасан, а также на противоположном берегу Амура напротив Благовещенска. Ну, и еще в двух-трех местах. Могут, того и гляди, устроить провокацию, а у него в войсках подчас нет самого необходимого. Случись что, горючку для танков и самолетов придется собирать по всему Дальнему Востоку, запчастей почти нет, ремонтные базы только создаются, патронов и снарядов некомплект, в стрелковых частях слишком большой процент необученных новобранцев, командиры полков и батальонов не имеют боевого опыта вождения войск по горным дефиле и лесистой местности.

Опять же, какой из него судья? И главное — непонятно, что все это значит? А что вырисовывается что-то большое и страшное, видно давно и даже издалека. Есть какая-то закономерность во всех этих репрессиях, есть закономерность в их разрастании. Ворошилов говорит: евреи. Да нет, тут не в евреях дело. Вернее, не в них одних. У самого Ворошилова жена — еврейка. Да и у других членов Политбюро — тоже. Уж помалкивал бы. И вообще: слишком много вопросов и почти нет ответов.

— Да, — нарушил молчание Ворошилов. — Как там япошки? Что нового? Шевелятся?

— Как я уже докладывал, — заговорил Блюхер официальным тоном, — японцы наращивают силы практически вдоль всей границы, но особенно в районе озера Хасан, подтягивают артиллерию, роют окопы, строят доты и дзоты, тянут колючую проволоку. То ли готовят тылы для большой провокации, то ли укрепляют границу инженерными сооружениями, чтобы держать ее меньшими силами, а основные силы использовать в других местах. Агентурная разведка у нас хромает…

— Ты, Василь Константиныч, тоже не плошай, — пропустив намек на агентурную разведку, перебил Блюхера Ворошилов. — Скрытно подтягивай танки и артиллерию, рассредоточивай на местности, налаживай разведку с помощью китайцев и корейцев, используй для этого авиацию, чтобы врасплох тебя не застали.

Блюхер встал, отчеканил:

— Стараемся, Климент Ефремович, все делаем именно так, как предписано командованием Красной армии.

— Ну и славно. — Ворошилов тоже поднялся из-за стола. Растерянности и суетливости как не бывало. Наоборот, оживился, на лице появилась добродушная усмешка.

— Как ты насчет театра, Василь Константиныч? Сегодня в Большом дают «Князя Игоря». Все наши там будут. Два билета могу обеспечить. Ты с женой?

— С женой.

— Видел, хороша дивчина! — похвалил Ворошилов не без зависти. — Очень похожа на одну балериночку… Была у меня такая… э-э… знакомая. Да-а. Потомством не обзавелся?

— Как же, уже двое: дочери четыре, сыну чуть меньше.

— Скажи пожалуйста, — качнул круглой головой Ворошилов. — А кажется, только вчера на Политбюро говорили, что вот, мол, Блюхер опять женился… — И крякнул, поняв, что сболтнул лишнее. Начал выкручиваться: — Ну, так, между делом кто-то сказал. Я помню, еще подумал тогда: поздравить надо бы, да закрутился. Мда-а. Идет время, бежит. Такие дела.

Блюхер стоял в двух шагах от стола и выжидательно смотрел на Ворошилова. На смуглом крестьянском лице его нельзя было прочесть ничего, кроме готовности подчиниться приказу.

Ворошилов снова засуетился.

— Ну, будь здоров. Отдыхай пока. Когда надо будет, вызову. На днях Главный военный совет собираем. Да. А билеты в Большой — вот, возьми. На сегодня. Там увидимся. — Протянул руку, крепко тиснул руку Блюхеру. — Ладно, до вечера. — И часто-часто заморгал круглыми глазами, точно чувствовал за собой вину.

С мыслью о том, что не все ладно в московских коридорах власти, покидал Василий Константинович наркомат обороны. Теплилась надежда, что все разъяснится и как-то образуется, но надежда была слабой и ничем не подкрепленной.

От Ворошилова Блюхер поехал не в гостиницу, где его ожидала молодая жена, а к начальнику Главного политического управления Красной армии Гамарнику. На квартиру. Сказывали, что приболел начглавполитупра. Рассчитывал узнать от него больше того, что сказал Ворошилов: все-таки с Гамарником служили вместе когда-то на том же Дальнем Востоке, никаких особых трений между ними не было. А если и были, то… Как же без трений-то? Без этого ни одно живое дело не делается. Правда, Гамарник во все совал свой нос. Правда и то, что он весьма любил одних свергать, других возносить. Но все мы не без греха. А в основном Гамарник комиссарствовал в войсках, Блюхер войсками командовал. Каждый выполнял свои обязанности. А что Гамарник еврей, так в этом ничего зазорного нет, потому что дело не в национальности, а в том, что из себя человек представляет с точки зрения революции и защиты ее от врагов. Конечно, евреи несколько заносчивы, а там, где появился один, завтра же появятся другие, оттирая в сторону русских, и за это на евреев очень и очень косятся, но русские виноваты еще больше: каждый сам по себе, а иногда и против всех. Впрочем, начни объединяться — шовинизм, антисемитизм и прочие измы. Куда ни кинь, всюду клин.