Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Старший лейтенант Корнилов, прячась за спины приезжих, недоумевал: он был уверен, что начальник политотдела округа знает о рыбалке, что он и сам не прочь сегодня порыбачить, — в путину, как известно, день год кормит, — но не мог понять, почему тот не объяснил начальнику политупра Красной армии такой понятной и естественной вещи. А начальник политотдела округа не стал объяснять, ибо не мог предположить, что Мехлису взбредет в голову ехать в воинскую часть, расквартированную не в самом городе, где все для такой встречи было готово и предусмотрено, а в двадцати верстах от него. Он цепенел при мысли о последствиях и был уже не способен придумать, каким образом выкрутиться из этого положения.

Возле казармы курили два красноармейца, и с любопытством поглядывали на то, как какой-то начальник с большими красными звездами на рукавах разносит дежурного по полку. Один из куривших тоже был с красной повязкой на рукаве, по-видимому, дежурный по роте или дневальный. Завидев, что начальство направляется в их сторону, оба тут же, побросав окурки, скрылись в казарме.

Едва Мехлис и сопровождающие переступили порог казармы, как их оглушил яростный крик дневального:

— Ро-о-та-ааа! Смир-ррр-нааа! Товарищ комиссар! Четвертая рррота вторрррого батальона…

— Отставить! Что за вид! — дернул Мехлис замершего по стойке смирно курносого и белобрысого красноармейца за едва держащийся на впалом животе брезентовый ремень с оловянной бляхой. — Это есть дневальный по роте? Это есть разгильдяй и вредитель Красной армии своим позорным видом! Он к тому же не имеет достаточного понятия о воинских различиях и званиях! — гремел возмущенно Мехлис. Затем, поведя глазами в поисках начальника политотдела округа, визгливо вскрикнул: — Снять с должности и на гауптвахту! Десять суток гауптвахты! Самого строгого режима!

Мехлис не шибко-то разбирался в армейских делах и порядках, поскольку никогда в армии не служил, глубоко презирал военных, не помышляя даже в детских снах, что когда-нибудь облачится в военную форму. Зато был убежден, что армия — это настолько примитивная организация, что в ней может разобраться любой мыслящий человек. А Мехлис считал себя человеком не только мыслящим, но и весьма и весьма умным и образованным: как-никак, закончил Академию красной профессуры.

Однако сугубо гражданского ума его хватало лишь на то, чтобы представлять себе армию по парадам на Красной площади да по некогда прочитанным повестям Куприна. А те повести рассказывали больше о том, какой армия быть не должна. Должна же она, по мнению Мехлиса, ходить строевым шагом везде и всегда, громко кричать «ура», петь песни, колоть штыком чучела и умирать за мировую революцию. Напялив на свою тщедушную фигуру военную форму, он сразу же стал представлять себя командующим такой армией, которая громит всех врагов и безостановочно шагает по всему Земному шару.

Уничтожив дневального, Мехлис огляделся. Прямо перед ним, слева от дневального, вытянулось сооружение из толстых досок, в которых торчали винтовки. Справа находилась полуоткрытая дверь в жилое помещение казармы. Там виднелись ряды двухэтажных коек, застланные зелеными одеялами, и ряды табуреток возле них, зато не наблюдалось ни единой живой души. В самом конце казармы он углядел белую дверь с какой-то красной на ней табличкой. Инстинкт подсказал ему, что за этой дверью находится «Ленинская комната», и там, если верить докладу дежурного с белогвардейской фамилией (надо бы разобраться, откуда она у него) идут политзанятия. Чувствуя, как грудь его все больше распирает гнев (он был прав, говоря Сталину, что троцкисты довели армию до полного развала), Мехлис решительно направился к этой двери. За ним, стараясь громко не топать сапогами по надраенному до белизны деревянному полу, потянулись остальные: личный помощник самого Мехлиса, начальник Политотдела округа, его помощник, и самым последним совершенно раздавленный свалившимся ему на голову начальством дежурный по полку старший лейтенант Корнилов.

Мехлис распахнул дверь: перед ним, в пяти шагах всего, стоял, вытянувшись в струнку, молоденький младший политрук и таращился на вошедшего испуганными глазами на побелевшем лице. За его спиной белели одинаково тупые лица красноармейцев.

— Товарищ комиссар первого ранга! — почти по-домашнему и с удивлением в голосе произнес младший политрук, точно не верил своим глазам. — Четвертая рота проводит политические занятия по теме: «Красная армия — защитница трудящихся всего мира». Проводит занятия младший политрук Кузин.

— Здравствуйте, товарищи! — вскрикнул Мехлис, стараясь выпятить свою плоскую грудь, но выпячивался почему-то лишь живот.

— Здрасть! — дружно рявкнула добрая сотня молодых глоток.

— Вольно! — еще громче вскрикнул он: с некоторых пор ему все больше нравилось отдавать команды громким голосом. Однако в данном случае в нем громче всего кричала злость — злость на то, что поехал в часть, не готовую к его приему, и за сам прием, злость на тупоголовых военных, развращенных троцкизмом и ничегонеделанием.

Едва команду «вольно» повторил младший политрук, по низкой комнате, в которой остро пахло потом и рыбьим жиром, пронесся шелест и сдержанный вздох, будто в стойле вздохнуло какое-то большое и равнодушное животное.

— Садитесь. Продолжайте занятия, — велел Мехлис и поискал глазами, куда бы сесть самому.

Расторопный красноармеец, сидящий возле стенки на отдельной табуретке, вскочил и поставил табуретку перед Мехлисом. Тот кивнул головой и сел.

— Ну, что ж, — заговорил он тихим голосом, желая выказать доброжелательность и снисходительность, — продолжайте занятия, а мы послушаем.

Младший политрук Кузин кашлянул в кулак, взял со стола тетрадку, стал читать:

— Как только Красная армия вступит на территорию врага, так тотчас же рабочий класс данной страны восстанет и присоединится к Красной армии…

— А вы без тетрадки, без тетрадки, товарищ младший политрук, — недовольно проворчал Мехлис. — Собственными словами. Да. Вы входите, допустим предположительно, во Францию. Да. Перед вами рабочий класс Парижа. Вы что же, по бумажке с ним будете разговаривать?

Младший политрук вспыхнул лицом и шеей, даже руки его покраснели, обернулся к Мехлису, произнес тем же домашним голосом:

— Я не знаю французского, товарищ военный комиссар первого ранга.

— А какой язык вы знаете?

— Немецкий. Со словарем.

— Плохо! Оч-чень плохо, товарищ младший политрук. В Германию со словарем нельзя! В Германии рабочий класс — самый передовой класс Европы. Там каждый рабочий знает Маркса наизусть. Фашисты сбили этот рабочий класс с толку, но как только вы столкнетесь с ним и расскажете ему нашу большевистскую правду, правду товарища Сталина, так он сразу же встанет на вашу сторону. Потому что фашизм — это наносное, временное, а марксизм-ленинизм-сталинизм — вечное и непобедимое. Вам все ясно?