Мэри Келли - Залив Голуэй

Майкл был прав. Я смотрела на Райанов точно так же, как англичане смотрели на всех нас. Мы были грязью под ногами для них всех — для чиновников, лендлордов, горожан. Они смотрели на пух, начинавший расти на лицах наших детей, и говорили друг другу: «Вот видите? Это животные. Маленькие обезьяны».

— Мы обречены, — сказала я.

— Онора… — Майкл протянул ко мне руку.

— Не трогай меня! Они все умерли! И мы тоже скоро умрем. Умрем! Мы все. Пэдди, Джеймси, Бриджет и я будем так же, свернувшись клубком, лежать под твоим мертвым телом.

Я вдруг принялась колотить кулаками ему в грудь:

— Сделай же что-нибудь! Сделай!

— Прекрати, Онора! Мы не умрем! Чемпионка. Я убью Чемпионку. И сделаю это прямо сейчас! Я отрублю ей ногу! И это мясо прокормит нас! Наши дети не будут голодать.

Он оттолкнул меня в сторону, взял большой камень со сложенной нами пирамиды и направился к сараю Чемпионки.

Какое-то мгновение я стояла на месте, а потом побежала за ним.

— Убей ее! — кричала я. — Убей ее! Я зажарю ее ноги! Порежу на ломтики ее язык! Мы поедим и будем есть, есть, есть! Сделай это, Майкл! Сделай это!

Я догнала его уже в нашем сарае с обмазанными глиной стенами. Там витали запахи Чемпионки — запахи пота и навоза. Навоза, которым мы когда-то удобряли свои поля.

Чемпионка спокойно смотрела на нас своими большими глазами.

Майкл поднял камень с острыми зазубренными краями.

Боже, что мы творим?

— Стой, Майкл! — Я схватила его за руку. — Остановись! — Я толкнула его в плечо. — Остановись!

Наконец он обернулся. Держась друг за друга, мы еще долго стояли в этом тесном и темном месте, прислушиваясь к ровному дыханию Чемпионки.

— Какой же ты amadán , дурак, Майкл, — в конце концов произнесла я. — Ты и правда забьешь Чемпионку? Без ножа, без топора, наперекор собственному сердцу? — Я похлопала лошадь по голове. — Да и как я смогу ее приготовить? Нам для этого понадобится очаг, как у Уильяма Боя О’Келли.

Майкл бросил камень.

— Она ест только сено, но даже ты еще не научилась делать из него что-то съедобное.

— Жеребенок у Чемпионки родится примерно в то же время, что и наш малыш. Как мы вообще могли… Пойдем, — сказала я. — Дети проснутся и начнут волноваться, что нас нет.

— О Райанах мы им не скажем, — сказал он.

— Не скажем.

На улице мы вновь прошли мимо печальной пирамиды из камней. Метель прекратилась, и перед нами раскинулись заснеженные поля. Белым-бело. И ни звука. Даже собаки умолкли.

Внезапно Майкл сорвался с места и что было сил бросился бежать поперек поля. Что это с ним?

Он с разбега прыгнул в снег. Я побежала к нему.

— Майкл!

Он уже стоял на ногах, держа за уши белого зайца, который отчаянно брыкался и пищал. Продолжая крепко держать его, Майкл пошел мне навстречу. Когда мы подошли к стене дома, он размахнулся и швырнул зверька головой о камни. Брызнула кровь. Удар, смягченный снегом, еще удар — и заяц наконец затих.

Я уже присела и разгребала снег руками в поисках острого камня или еще чего-нибудь, чем можно было бы содрать шкурку. Для такой добычи нам не понадобится гигантский камин. Наши очаг и котел свершат для нас это чудо.

Подошел муж. Капающая с зайца кровь оставляла на снегу след, похожий на горсть ягод барбариса.

— Наши дети не умрут, — сказал Майкл.

Может быть, это ты, Мэри, послала нам этого выскочившего из своей норы зайца? Спасибо тебе за это, спасибо. Прости меня, Недди, прости, Тесси. Вы теперь на небесах, вдали от всех этих бед и невзгод. Наконец-то.

Когда в рождественское утро мы отправились на мессу в барнскую церковь, над нами было безоблачное голубое небо, а снег таял.

Отец Рош прочел рождественский отрывок из Евангелия по-ирландски, а затем повторил:

— «Она завернула Его в ткань и уложила в ясли, ибо не было места для Него в жилище их».

Я взглянула на Майкла. Муж сидел с закрытыми глазами, и было непонятно, слушает он отца Роша или спит.

«Иисус родился в таком бедном месте, — объяснил отец Рош, — потому что Отец Его, Господь, любит бедных. Помнить об этом — великое утешение в наши тяжкие времена», — добавил он.

Но вот Райанов утешать уже слишком поздно. Мы с Майклом решили никому не говорить об их смерти до весны, когда можно будет похоронить их должным образом.

А Майкл и вправду спал. Ради нас он отдавал всего себя и никогда не жаловался. Тогда он сказал мне, что жаркое из зайца придало ему сил наколоть вдвое больше камней на дороге. А это четыре дополнительных пенни, еще четыре фунта кукурузной муки. Мы отдали их маме — она приготовит похлебку для всех нас на рождественский обед. Майкл попросил Пэдди и Джеймси взять с собой оружие из каштанов на бечевке.

— Там мы вызовем на бой Хьюи, — сказал он им.

Любовь моя, a stór , только благодаря тебе мы до сих пор живы.

Отец Рош тем временем рассказывал о добрых английских джентльменах — их называют «квакерами». Они были так потрясены ужасами, увиденными в Ирландии, что начали собирать деньги на открытие здесь кухни, чтобы раздавать бесплатный суп. А еще они пообещали отцу Рошу, что католикам не нужно будет отрекаться от своей веры, чтобы получить эту благотворительную помощь. Не так, как преподобный Смитсон и остальные протестантские «помощники», которые дают еду только тем, кто за нее готов перейти к протестантам.

Отец Рош закончил церемонию рассказом о трех волхвах и дарах, которые они принесли Младенцу. Есть же добрые люди на свете. Я подумала о том, как после ухода волхвов ангел сказал Иосифу взять Марию с Иисусом и бежать в Египет, бежать от зла. Бежать. До конца мессы в воображении моем стоял образ убегающего святого семейства.

Когда мы ели мамину стряпню в качестве рождественского обеда, отец сказал, что ему ненавистна даже мысль о том, чтобы стоять в очереди за бесплатным супом из кухни, которая должна обслуживать район площадью двадцать квадратных миль. В конце барнского причала над открытым огнем будет установлен огромный котел. Каждому взрослому положено восемь унций супа, ребенку — шесть, и все это должно быть съедено прямо там, на месте. Чиновники не разрешат нам уносить суп с собой, опасаясь, что мы обменяем его на виски. Тысячи людей будут есть свой суп из одних и тех же мисок, стоя там в холод и под дождем.

— Правительство хочет отнять у нашего народа самоуважение, — сказал отец. — А квакеры должны следовать общим правилам.

— Они не могут забрать у нас то, что мы не отдадим, — сказала бабушка, посасывая свою пустую трубку.

Она совсем исхудала. Кожа на ее скулах была туго натянута.

Я заметила, что обе малышки Денниса сидят подле нее. Бабушка скормила им свою порцию похлебки, а сама ничего не ела — лишь сосала пустую курительную трубку. Когда я предложила ей отхлебнуть из моей миски, она покачала головой.