Мэри Келли - Залив Голуэй

— Наверное.

— А теперь ты потерял Чемпионку и ее жеребенка.

— Это временно, — возразил Майкл.

— Ты надеешься свистом вызвать ее из табуна диких лошадей? Я вообще удивляюсь, что жители Коннемары до сих пор не съели большинство из них. Они, в отличие от тебя, не питают теплых чувств к животным.

— Онора, я-то думал, ты поняла. Чемпионка…

— Она пропала! Все пропало — у нас теперь все даже хуже, чем было раньше. Это ведь твой труд и твой пот они отобрали. Разве ты не чувствуешь себя униженным? Разве тебе не хочется орать, топать ногами, мстить?

— Конечно хочется, — ответил Майкл. — Но нас не унизили, Онора. Мы не позволили им раздавить нас.

— Я бы сказала, что мы были очень близки к этому.

— Зато мы спасли котелки, — сказал он.

— Ну и что?

— Чемпионка сбежала от них.

— Хм-м-м.

— А наш собственный Шелковый Томас стал патриотом.

— Все это, конечно, очень здорово. Однако ни одна из этих побед не стоит ни фартинга! Сладкие слова не добавят масла к репе — как и эти мгновения триумфа. Черт побери, Майкл, мы в заднице!

— Не совсем так. Я получил должность.

— Что ты получил?

— Я теперь помощник кузнеца у Бьянкони. С заработком два шиллинга в день. К вашим услугам, мадам!

— Майкл Келли, что же ты ничего не говоришь?! Как ты мог надо мной подтрунивать?!

— Вот и говорю, Онора. А если бы к нам не явился Джексон, если бы я не отправился на чудную конную прогулку, если бы не встретил кучера, который помнил еще моего деда…

— Я люблю тебя, Майкл.

И я поцеловала своего героя морских пучин. Спасибо тебе, Господи. Спасибо.

Прежде чем уснуть на нашей соломенной постели, Майкл рассказал мне о своем приключении, и я почувствовала себя так, словно мы снова сидим, прислонившись к теплой скале на берегу залива Голуэй, и я слушаю историю о его матери, об утренней майской росе, о его отце-волынщике и Мерте Море, громадном кузнеце.

При всех твоих достоинствах, Майкл, a stór , при твоем прекрасном рослом и широкогрудом телосложении, именно твой талант рассказчика в свое время сразил и покорил меня. И поддерживает любовь к тебе до сих пор.

— Я никогда не рассказывала нашим детям историю о Махе, участвовавшей в скачках с лошадьми, — сказала я. — Столько еще бабушкиных историй предстоит им поведать. Я ей обещала. Fadó …

Майкл поцеловал меня.

— Мы сейчас одни, — намекнул он.

Я взглянула на него.

— Мы не можем. Хорошая кормежка вернула мне… ну… — Я умолкла.

— Ты права, не время рисковать.

Муж прижал меня к себе.

— Нам хорошо и просто спать вместе, — сказал он.

— Да, — согласилась я, уютно устраиваясь у него на плече, и прошептала: — Я хочу еще ребенка. Мальчика, чтобы назвать его Майкл Келли. Но не теперь.

— Лучше бы нам еще одну дочку, — сказал он. — Бриджет не помешает сестренка.

— Верно, — согласилась я. — Сестра — это бесценно, кто спорит?

И мы уснули.

Черный 1847-й закончился — наступил 1848-й. Мы радовались этому году, но для большинства ирландцев он был таким же тяжелым. С нашей картошкой и двумя шиллингами в день, которые зарабатывал Майкл, мы считались благополучной семьей. Нам хватало.

Каждый раз по вечерам, возвращаясь из своей кузницы, Майкл рассказывал о новых случаях изгнания людей с земли. Их бросали на произвол судьбы посреди зимы, без какой-либо помощи от государства и без надежды. Мы обсуждали это шепотом, когда дети уже спали.

— У людей еще есть какой-то шанс выжить, если у них есть возможность затаиться и переждать в собственных домах. Но, когда их выбрасывают на улицу, на них обрушиваются болезни, а холод и дождь становятся для них смертным приговором, — сказал Майкл.

Британское правительство официально заявило, что голод в стране закончился, и никакой помощи неимущим не предоставляли.

Однажды вечером, через неделю после Нового года, Майкл вернулся домой очень злым.

— Сегодня дилижанс задержался. Дожидаясь его, к нам в кузницу зашел один чиновник из Лондона, а с ним еще несколько таких же пассажиров. Все это время мне пришлось выслушивать его рассуждения о том, что англичане слишком щедры по отношению к ирландцам — и это большая ошибка с их стороны. Мы и так сейчас достаточно здоровы. Поэтому некоторые арендаторы стреляют в своих лендлордов. Нужно было им оставить нас голодными и слабыми. Он рассказывал остальным, что видел на дороге из Дублина батальоны солдат. «Вкус стали на зубах — вот что им нужно почувствовать, — горячился он. — А мы им вместо этого набиваем рты бесплатным супом!» Сначала я ничего не говорил этим людям в теплых дорогих пальто и бобровых шапках, оскорблявшим ирландский народ. Они называли нас нищими! Как будто мы другой породы, а не такие же люди, как они сами.

Передразнивая их английское произношение, Майкл сказал:

— «Нужно убирать трупы этих нищих с пешеходных дорожек, иначе лихорадка охватит весь город!» — заявил один из них. А чиновник отвечал ему: «Они мрут недостаточно быстро». Ну, уж этого я выдержать не мог! Я ткнул в его сторону своим молотом и переспросил: «Недостаточно быстро мрут, вы сказали?» Я тряс в воздухе своим молотом, но его это не остановило. Он оглянулся на остальных. «Этот парень не понимает», — пояснил он им. И начал, Онора, втолковывать мне, что чума и голод — это способ, которым природа сокращает избыточное население. И сообщил мне, что Нассау Сениор, знаменитый профессор экономики Оксфордского университета и советник правительства, озабочен тем, что нас умер всего миллион. «А этого вряд ли достаточно, чтобы был какой-то толк», — заявил этот самый Нассау.

— О боже, — ахнула я.

— А потом чиновник сказал мне: «Сейчас Ирландия будет поворачиваться лицом к тем, кто в состоянии платить. Очищение земель и мощный приток капитала — вот что ей требуется. Ваша страна еще будет вспоминать этот картофельный мор как Божье благословение!» Я уже шагнул вперед, я был готов замахнуться своим молотом и прибить этого злобного типа, но тут мой босс крикнул: «У нас тут лошади ждут, когда мы их подкуем!» И я остановился. Главный кузнец — вполне нормальный человек, и я уважаю нашего агента, миссис Карриган.

— Тяжело молчать в такой ситуации, Майкл, но ты должен сдерживаться.

— Но, Онора, до меня уже начали доходить другие разговоры: о «Молодой Ирландии» и новых «Клубах конфедерации», а их открывают друзья Патрика: Джон Митчел, Томас Мигер, Уильям Смит О’Брайен. Они выступают с речами по всей стране, призывая народ подниматься.

— Уж лучше бы эта «Молодая Ирландия» раздавала людям еду, — проворчала я.

Раз за разом Майкл возвращался по вечерам домой и начинал рассказывать, что нового видел и слышал за день. Велось все больше разговоров о «Молодой Ирландии» и «Клубах конфедерации». Имея заработок в два шиллинга в день и картошку в закроме, он мог позволить себе не опускать голову и оценивать истинные масштабы нашего бедствия.