Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

Человек, который загораживал окно, быстро посторонился и помог ей через него выбраться наружу.

Она, выскочив на перрон, что есть мочи, как на соревнованиях по бегу на стометровке, бросилась к туалету. Вышла она оттуда не скоро. Появившись на перроне, крикнула тем, кто был в поезде:

— Пока не привезут нас на станцию Пекин, мы не выйдем из вагонов! — освободив мочевой пузырь, она кричала намного жизнерадостней.

Инициативу нашего вагона, его лозунги никто не поддержал. Радиостанция тоже молчала.

Неожиданно поезд снова тронулся, во всех вагонах раздались крики радости, мы думали, что победили. Но поезд только дернулся и сразу остановился. Паровоз отцепился от состава и ушел.

Наконец все поняли, что не видать нам станции Пекин, надо выходить из вагонов.

Несколько тысяч пассажиров вышло из поезда, сгрудившись на перроне вокзала. Только через 4 часа ожиданий туда подошло несколько временно реквизированных автобусов, нам объявили, что по частям всех нас доставят в Пекин. Толпа в несколько тысяч человек окружила автобусы...

Протолкавшись на перроне с часу дня до восьми вечера, я кое-как с последней группой втиснулся в старенький разбитый автобус. На половине пути он заглох. Водитель очень долго возился с ним, пытаясь отремонтировать: то выходил из него, то снова забирался в кабину, но так и не смог справиться с поломкой, сказал, что не работает двигатель. Все стали давать ему полезные советы, пытаясь уговорить попробовать еще раз заняться ремонтом.

Водитель, похоже, и сам злился на свою старую развалюху, стащил с рук пропитанные маслом и грязью перчатки и швырнул на капот, тяжело вздохнув, сказал:

— Все вы гости председателя Мао, который давно позвал вас в Пекин, если бы этот автобус мог сдвинуться с места, разве я посмел бы обманывать вас?

Все мы, услышав его слова переживания за случившееся, почувствовали, что это правда. Поверили, что он не позволил бы себе обманывать нас, пришлось признаться в невезении. Подавленные, мы вышли из автобуса и каждый в одиночку стал останавливать все другие проходящие машины, кроме легковых. Я вместе с компанией в несколько человек остановил грузовую машину. Забрались в кузов, но шофер не знал, куда нас надо везти.

Одни говорили:

— Довези до Пекина — и ладно! Другие уточняли: — Вези прямо на площадь Тяньаньмэнь! Третьи предлагали свое:

— Нет, вези в дом собраний народных представителей! Как будто в доме народных собраний уже расставили столы с прекрасными деликатесными блюдами, а многоуважаемый председатель Мао с руководителями комитета по делам культурной революции стоят в готовности устроить нам банкет.

Водитель, поколебавшись, сказал:

— На площади Тяньаньмэнь и перед домом собраний народных представителе остановка грузовых машин запрещена. Я отвезу вас в парк Храм Неба, там есть пункт приема хунвэйбинов.

Все ответили:

— Хорошо!

В парк Храм Неба мы приехали глубокой ночью. Водитель с большой теплотой и желанием повел нас искать пункт приема хунвэйбинов. Он оказался прямо на аллее под фонарем освещения. Это был канцелярский стол, за которым находились два столичных хунвэйбина в накинутых на плечи ватных военных куртках. Парень и девушка. Он стоял, она сидела. Вели пустые разговоры.

К нам они не проявили никакого интереса. Даже больше того, мы почувствовали полнейшее равнодушие.

Девушка — столичная хунвэйбинка — сидела без движения.

Парень — столичный хунвэйбин — сказал всего три слова:

— Идите за мной!

И мы пошли следом за ним. Тогда была очень темная ночь. Мы ничего не видели, кроме толстых корней огромных сосен. Если бы мы не знали заранее, что находимся в парке, то скорее всего можно было предположить, что мы идем по окрестному лесу.

Открытое небо. Голая земля. Некоторые участки парка огорожены новейшими циновками. Около одного из них столичный хунвэйбин, который вел нас, сказал:

— Пришли, — и тут же , повернувшись, стал уходить. Мы переглядывались, недоуменно смотрели друг на друга. Все это было очень-очень далеко от того, что мы себе вообразили.

— Э-э-эй! Ты не уходи! Разве здесь можно жить? — позвал один из нас столичного хунвэйбина.

— Жить? — он был очень недоволен тем, что его позвали, — кто из начальников Центрального комитета по делам культурной революции утверждал, что вы будете здесь жить? Есть такой документ?

— Разве в этих примитивных условиях можно пробыть хотя бы одну ночь?

— В примитивных условиях? Когда Красная армия форсировала заснеженные горы, пробиралась по мокрым степям, она не имела таких прекрасных условий, какие приготовили для вас!

— А что делать, если пойдет дождь?

— По прогнозу погоды сегодня ночью дождя не будет!

— А если прогноз не оправдается?

— Тогда вы пройдете процедуру революционной мойки!

— Как ты можешь говорить такое? Мы все же гости, которых пригласил сюда многоуважаемый председатель Мао, разве твое отношение к нам не должно быть несколько помягче?

— Гости председателя Мао? Председатель Мао прислал приглашение каждому из вас? Покажите мне, я посмотрю! Центральный комитет по делам культурной революции издал документ, требующий, чтобы хунвэйбины из разных мест направляли своих представителей в Пекин поочередно и периодически. Почему вы не подчинились требованиям Центрального комитета по делам культурной революции?

— Кто не подчинился требованиям Центрального комитета по делам культурной революции?

— Я — именно представитель! Выбран один из десяти!

— Я — тоже!

Столичный хунвэйбин вывел всех из терпения, споря с ним, наши хунвэйбины окружили его со всех сторон. Кое-кто засучил рукава, собираясь поддать ему.

Одна из девушек-хунвэйбинок, находившихся среди нас, неожиданно горько заплакала от незаслуженной обиды. Этот ее плач побудил и других девушек, а их было несколько десятков, подключиться к ней. Тогда все мы во весь голос запели элегию:

Скорбный плач и песнь-элегия переросли в негодование, оно, как дьявольское наваждение, кружило по парку Храм Неба. Столичный хунвэйбин совсем растерялся.

— Боевые друзья, боевые друзья, революционные боевые друзья-хунвэйбины, я плохо обошелся с вами, я приношу вам извинения! Однако условия на этом пункте приема только такие, и я не в силах что-либо изменить!.. — сказал он.

Никто на него не обращал внимания. Плакавшие продолжали плакать, поющие продолжали петь. Никто из нас раньше не отлучался далеко от дома. Все прибыли в Пекин впервые. Все были голодны и хотели пить. Одетые в легкую одежду, оказавшись без крова над головой в такую прохладную осеннюю ночь, мы изрядно продрогли, у нас не было теплого уголка, где можно было бы приклонить голову. Как тут не плакать, как тут не петь, как не думать о Мао Цзэдуне?