Сяошэн Лян - Исповедь бывшего хунвэйбина

— Они вовсе не «юные степные сестры», в журнале «Жэньминь хуабао» [39] «Жэньминь хуабао» — иллюстрированный журнал, издающийся в КНР. я видел снимок «юных героических сестер степей», они по росту совсем не такие как эти!

Его слова вызвали возмущение людей. Все считали, что они — это подлинные «степные сестры», а он по-прежнему утверждал обратное. Всем испортил настроение, чтоб ему пропасть!

— Это — они! Точно они!

— Пусть не врет!

— Перестань мутить воду!

— Ты настоящий хунвэйбин или примазавшийся?

Под шумное возмущение толпы он, обескураженный, предусмотрительно быстро удалился.

Тот, кто портил настроение массам, тот становился врагом масс. Если даже мудрые массы обманывали людей и себя, все равно ни в коем случае не хотели признаться в этом. Если признаешься, то не получится хорошего финала. В те годы широкие революционные массы большую часть времени не только наслаждались, но и радовались самообману и обману других. Потому что этот способ мог превратить некоторые незначительные дела в дела, имеющие смысл и значение. В те годы широкие революционные массы умели находить различные явления и события, которые, как они полагали, заслуживают внимания. К примеру, некоторые из них считали, что там, где есть высказывания Мао Цзэдуна, независимо от того, как они написаны, от руки или напечатаны, и где помещены, на бумаге или на стене, в любом случае около них должен быть блестящий портрет головы многоуважаемого председателя Мао. Только тогда они будут нести организующее начало. Они выгравировали на твердом картоне и вырезали массу различных портретов головы председателя Мао, с ведрами краски в руках прошлись по всем улицам и закоулкам, и там, где обнаруживали его изречения, изображали голову председателя Мао. Кроме того, они прислали открытое совместное письмо в газету «Жэньминь жибао», в котором предлагали в верхнем углу первой колонки газеты, где печатаются изречения Мао, помещать изображение его головы. И тогда во всех провинциальных, городских, уездных и местных газетах, а также боевых листках и листовках хунвэйбиновских организаций тоже появились изображения головы председателя Мао. Если все это не делать постоянно, рассуждали они, то революционные массы постепенно почувствуют, что великая культурная революция пошла на спад.

Я не захватил с собой блокнот, однако не хотел упустить благоприятный случай, быстро сработала изобретательность. Сбросил с себя куртку и жестом руки показал «степным сестренкам», чтобы они сделали запись на майке. А чтобы им стало понятно, что надо написать, я показал на трибуну Тяньаньмэнь, подняв руки, дважды подпрыгнул, пытаясь объяснить им, чтобы они написали «да здравствует председатель Мао!».

Не знаю поняли они, что я хочу или нет, но они кивнули головами.

И тогда я повернулся к ним спиной.

Почувствовав, что они закончили писать, я все же не успокоился, спросил соседа:

— Они уже написали?

— Написали! Быстрей отваливай, пусть мне напишут! — ответил он, оттолкнув меня.

Охваченный радостным чувством от того, что сделал неожиданное приобретение, я надел куртку и, боясь снова перепутать автобусы, пешком вернулся в музей Министерства геологии.

Перед сном снял майку, оголив свой торс, и держа ее перед собой обеими руками, любовался ею и восторгался.

Написано было крупно, отчетливо. Монгольское письмо выглядело красиво, все его завитушки походили на цветы.

Шанхайский хунвэйбин, находившийся недалеко от меня, подошел и спросил:

— Кто это тебе написал? Что написано?

— «Степные сестренки» написали! Да здравствует председатель Мао! — хвастливо ответил я, сияя от радости.

Его глаза загорелись завистью и он тут же спросил:

— Где ты их встретил? Пусть они мне напишут, если можно!

— Перед трибуной Тяньаньмэнь, но они согласятся написать только при условии, если у тебя есть повязка хунвэйбина! — сказал я.

А ты снова пойдешь на площадь Тяньаньмэнь? Тогда я тоже пойду, готов хоть сейчас! По дороге купим несколько носовых платков и попросим их написать на них! — сказал он, поднявшись в готовности немедленно отправиться в путь.

— Братишка, не ходи! Ты думаешь, что они могут до сих пор ждать тебя у трибуны? Давно ушли оттуда! — сказал я.

— Правда? — усомнился он.

— Зачем мне тебя обманывать? Я долго бродил по Тяньаньмэню прежде чем встретил их. Смотрю и думаю: кажется их видел где-то! Внезапно вспоминаю: да это же «юные героические степные сестренки»! Сразу остановил их, спрашиваю: «Одна из вас Лунмэй, вторая Юйжун, да?». Они ответили: «Да, а ты откуда знаешь?». Я им сказал: «Журнал «Жэньминь хуабао» помещал ваш снимок, он остался в моей памяти!». Младшая из них говорит: «Правильно!», а старшая предупредила: «Тогда ты не шуми, иначе вас окружат со всех сторон и будут просить оставить автографы на память!». Я моментально поднял куртку и попросил их сделать запись на майке. Написав, они сразу же ушли! Во всем Пекине нет второго человека, который мог получить на память такую надпись!

Слушая меня, он держал перед собой мою майку, никак не налюбуясь завитушками монгольского письма, не в силах выпустить ее из рук.

Я был на седьмом небе от успеха. И сам не знаю, зачем мне понадобилось сочинять ложь, обманывать его.

— Давай посоветуемся! — сказал он тихо.

— Снова хочешь предложить обменять на свои матерчатые тапочки? Хватит, я уже обулся!

— Да не обменять, купить у тебя! — понизив голос, сказал он полушепотом.

— Купить? — растерялся я.

— Назови свою цену, — сказал он.

Я размышлял: еще надо съездить в Сычуань, а поговорка гласит: «дома будь бережлив, а в дороге денег не жалей», деньги — это то, чего мне больше всего недоставало. Поэтому спросил:

— Сколько ты хочешь дать?

Он вытянул руку, растопырив пальцы.

— Пять юаней?

Он кивнул головой.

Я вырвал у него майку.

— Все, хватит! Отдавай мою майку или добавляй два юаня!

— Да она у тебя скоро порвется!

— Зато как сувенир она бесценна! Слова из пяти иероглифов «да здравствует председатель Мао» написаны по-монгольски! Написаны самими «юными героическими степными сестрами»! Ты подумай, купишь ли ты один иероглиф за один юань? Пять иероглифов в словах «да здравствует председатель Мао» не стоят этих денег? А их росписи отдать тебе даром? Не уступлю ни на фэнь! Через 10–20 лет создадут какой-нибудь музей «Великой культурной революции», и эта моя ветхая майка станет реликвией! — С этим я согласен, согласен! А сколько ты все-таки просишь за нее?

Он не спускал взгляд с моей майки, смотрел на нее так, как смотрят специалисты-антиквары на редчайшую в мире антикварную вещь.

— Хунвэйбины обязаны соблюдать «три принципа дисциплины и восемь правил поведения». [40] Три принципа дисциплины — эти принципы существовали в 8 Народной армии в отношении населения, командира и несения службы. Восемь правил поведения — правила, применявшиеся в НОАК. Мы оба хунвэйбины, купля-продажа должна быть справедливой. Я тоже запрошу не много, дай мне пятнадцать юаней! — сказал я.