Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

«А я – я дважды потеряю девушку, которую люблю, в первый раз свидетелем драмы, во второй – виновником».

В эту минуту заухала сова. Мать всегда говорила ему: «Если кричит сова, значит твоя мысль верна». «Далеко же я продвинулся, – подумал он. – Виновник? Я еще не виновен. Или уже. В какой момент это случилось? Вправду ли я искушал судьбу, назвав детей Орестом и Электрой?»

Он попытался мысленно восстановить то, что Серьёза рассказала ему о своих двенадцати годах. «Я ничего не понял, – заключил он. – Она, впрочем, этого и хотела, сама призналась. Эта малышка из меня веревки вьет».

Следующей ночью, в три часа, Анри по-прежнему не спал.

«Как я ни запрещаю себе об этом думать, что-то во мне все равно думает. Выдержу ли я три бессонные ночи подряд?»

Бессонница – великая тайна. A priori , разве так уж мучительно часами лежать в удобной кровати, даже если не спишь? Отчего же становишься вместилищем ужасных мыслей? Объяснение есть: бессонница – это продолжительное заточение наедине со своим злейшим врагом. Враг этот – проклятая часть нашего «я». Она есть не у всех, так что не всем знакома бессонница.

Это проклятие тем более страшно, что тяготеет оно над людьми, погруженными во тьму и тем самым лишенными спасительного зрения. Врачи советуют в случае бессонницы встать и чем-то заняться: они не учитывают, что чаще всего страдающий бессонницей человек проводит не первую ночь без сна и слишком вымотан, чтобы искать отвлечений.

Измученному Анри едва хватало сил бороться с худшей своей мыслью. Но в половине четвертого утра мозг его наткнулся на пункт, показавшийся ему основополагающим; предсказание гадалки гласило: «На этом приеме вы убьете одного из гостей». Серьёза, однако же, гостьей не была. Она была девушкой из семьи. А стало быть, не могла стать жертвой.

Осчастливленный этим озарением, Анри облегченно вздохнул. Успокоившись, он наконец погрузился в сон.

Никто так не наслаждается этим счастьем, как люди, страдающие бессонницей: они, по крайней мере, знают, что спят.

Он проснулся в десять часов утра и еще полежал в постели, анализируя это сладостное ощущение покоя, которое растекалось в его крови. «Я ничего не скажу Серьёзе, – решил он. – С этой окаянной девчонки станется снова заморочить мне голову своей демагогией. Кого же я убью завтра? Да все равно кого. Так никто не сможет обвинить меня в предумышленном убийстве». Эта мысль позабавила его, и он встал в превосходном настроении.

Александра составила ему компанию за завтраком. Погода была прекрасная.

– Верно сказал Виалатт [11] Александр Виалатт (1901–1971) – французский писатель, критик и переводчик. , метеорологический прогноз повинуется лишь одному закону: погода в девяноста процентах случаев бывает та же, что и вчера. Значит, завтра будет чудесный день для garden-party.

– Ты заказал шампанское, дорогой?

– Его доставят сегодня в полдень. Я этим займусь.

Они обсуждали различные детали, не замечая, что из-за приоткрытой двери за ними наблюдала Серьёза. Невинный, как первопричастник, Анри не контролировал выражение лица. Он неподдельно радовался. И это не ускользнуло от молодой девушки.

Около трех часов Невиль был занят в кухне: доставал из коробок фужеры и проверял их чистоту. Он рассматривал каждый бокал на свет и, если различал на нем малейший отпечаток пальца, погружал его в горячую воду без мыла. Вошла Серьёза:

– Я могу помочь тебе, папа?

– Да, милая. Вынимай фужеры из воды и ставь их на поднос.

Вдвоем они молча делали дело.

Анри не чувствовал опасности.

– Ты выглядишь гораздо лучше, папа.

– В самом деле. Я наконец выспался.

– А-а. А я нет.

Он заметил, что она бледна как полотно.

«Возможно ли, что она боится смерти?» – подумал он, вытирая полотенцем бокал, который держал в руке. И продолжал рассматривать фужеры как ни в чем не бывало.

– Ты даже как будто весел, – продолжала Серьёза.

– Я люблю приготовления к garden-party. С ними связаны воспоминания о прежних приемах, вкус шампанского. Я заранее хмелею.

– Не стоит слишком много пить. Ты должен целить в голову.

«Она ужасна. Она заслуживает, чтобы я совершил то, чего ей хочется», – подумал граф.

Увидев, что она делает дело кое-как, он позволил себе замечание.

– Как ты можешь придавать такое значение чистоте бокала, зная, что будет завтра?

– Так учит Будда: «Когда моешь посуду, мой посуду».

– Будда действительно так сказал?

– Вроде того. Во всяком случае, близко по смыслу.

– Знаешь, я боюсь смерти.

– Ты хочешь сказать, что отказываешься?

– Нет. И если в последнюю минуту я буду тебя умолять пощадить меня, не обращай на это никакого внимания.

– Хорошо.

Не удовлетворенный работой Серьёзы, Невиль взял фужер, который она поставила на поднос, и заново помыл его. Она вздохнула:

– Ты меня не любишь.

– Потому что я перемыл твой фужер?

– Вдобавок ты издеваешься надо мной. Ты убьешь меня завтра, а тебя это, в сущности, мало волнует.

– Я всего лишь буквально выполняю твои предписания. Ключевое слово – «придется». Вчера, если помнишь, я возмущался, упирался изо всех сил, отказывался как мог.

– А теперь ты согласился?

– Я приноравливаюсь.

– Это гадко.

– А ты чего бы хотела?

– Я хотела бы чувствовать, что ты страдаешь.

– Ты же ничего не чувствуешь, сама знаешь.

– Вчера я чувствовала твою боль. Это нравилось мне вдвойне: чувствовать хоть что-то и чувствовать, что перспектива убить дочь тебя мучит.

– Доброе сердечко!

– Теперь все кончено. Ты больше не страдаешь.

– Я ненавижу жалеть себя. Это низкое чувство. Намотай себе на ус.

– Ах да. Ты думаешь, что еще стоит читать мне мораль?

– Конечно. Тебе осталось целых двадцать четыре часа жизни, притом что мне в тебе открылось, я опасаюсь худшего.

– В сущности, тебя устраивает, что ты меня убьешь. С плеч долой! Я некрасива, недостойна любви и нелюбима.

Анри вздохнул и посмотрел дочери в лицо:

– Обычный кризис переходного возраста – вот что ты мне выдаешь.

– Неправда: заставить родного отца убить меня – это небанально!

– Вот чего ты хочешь, доченька? Быть оригинальной?

– А ты хочешь унизить меня, перед тем как убьешь?

Она разрыдалась. Сердце Невиля дрогнуло, и он обнял ее. Как давно он не видел ее плачущей? Она дала себя обнять, ласково прильнув к нему, но потом высвободилась, как будто вспомнила, что ее роль ей этого не позволяет.

При виде искаженного лица Серьёзы граф окончательно перестал владеть собой; он попался в ловушку.

– Я не убью тебя, детка. Вот почему я счастлив.

– Как это – не убьешь? – переспросила она дрожащим голосом.

– Я не убью тебя, обещаю. Не плачь, девочка моя.

– Но я жду от тебя как раз обратного. Ты не имеешь права взять назад свое слово!