Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Молодого человека подобная точка зрения не очень порадовала.

– Не стройте такую мину. Вы сможете жить без корсета. Ведь это хорошая новость?

– Чувствую, дальше последует условие, которое понравится мне меньше.

– Вам придется заниматься лечебной гимнастикой пять часов в неделю.

– Ну вот.

– Вам следует укрепить мышцы спины, – заключил врач, записывая ему на бланке рецепта имя и координаты кинезитерапевта.

Выйдя из кабинета, Деодат почувствовал головокружение оттого, что шел по улице без смирительной рубашки, которая заставляла его держаться прямо. Через два часа он был вынужден признать, что дело плохо: он совершенно вымотался от попытки компенсировать своими хилыми мускулами отсутствие доспехов, о которых уже начал сожалеть.

Он записался к кинезиологу. Секретарша сказала, что доктор Лейде примет его завтра в семнадцать часов.

Доктор оказалась голландкой лет тридцати, с красивым серьезным лицом, водруженным на длинное тело спортсменки.

Она осмотрела спину пациента. Тот задрожал от прикосновения широких умелых ладоней.

Она встала рядом с ним на татами, лицом к зеркалу:

– Я научу вас упражнениям. Делайте, как я.

Перед огромным зеркалом Деодат повторял движения доктора. Сравнение их двух тел было для него унизительным; он испытал бы стыд, если бы почти сразу не влюбился в невозмутимую молодую женщину.

После пятидесяти минут упражнений она велела лечь на обитую дерматином кушетку и начала массировать ему спину. Он испытал парализующее наслаждение.

– Хотел бы я, чтобы вы никогда не останавливались, – сказал он, когда она подняла его и усадила напротив письменного стола.

Не поведя бровью, она записывала наблюдения в журнал.

– Вам не следовало бы называться Лейд [27] По произношению Лейде (Leïde) похоже на laide – «уродливая». , – добавил он.

– Правильно произносится Лейде, – ответила она, очевидно привыкнув к такого рода замечаниям.

Она назначила ему ежедневные посещения, пять раз в неделю, в семнадцать часов, продолжительностью в час. Он, который раньше смотрел на это как на испытание, пожалел, что визитов так мало.

– Этого недостаточно, – заявил он.

– Да, верно. Вот почему вы будете заниматься самостоятельно дома не меньше двадцати минут каждый день. Повторяйте те упражнения, что я вам показала в начале сеанса.

Не такого ответа он ждал. На улице он глянул на вывеску. На металлической пластине было выгравировано: «С. Лейде – кинезитерапевт».

На следующий день, одетый, как и она, в джинсы с майкой, он сказал ей во время разминки:

– Имена ста процентов женщин, которые имели для меня значение, начинались на «с».

Ноль реакции. Он почувствовал себя неуклюжим, но продолжил:

– И заканчивались на «а».

– Поставьте ноги параллельно.

– Как ваше имя?

– Саския [28] В нидерландском, как и во французском, языке Саския (Saskia) оканчивается на «а». .

Он был ошеломлен:

– Как красиво! Я никогда не слышал такого имени.

– Жену Рембрандта звали Саския.

Эта новость его совершенно очаровала. Для любящего обнаружить, что предмет его любви носит дивное имя, равнозначно торжественному посвящению в рыцари. Все воспринимается по-разному в зависимости от того, зовут избранницу Саскией или Самантой.

– Пожалуйста, сосредоточьтесь. Помните, что вам нужно делать те же упражнения дома.

Он был без ума от ее мягкой и совершенно нейтральной манеры давать указания. Она никогда не проявляла властности – как женщина, привыкшая, что ее слушают. А как не захотеть бесконечно слушать этот серьезный голос с забавным акцентом?

– Нужно смотреть на мое тело, а не на мое лицо, – добавила она.

Он сделал над собой усилие. Конечно, у нее было стройное грациозное тело, но лицо манило его больше. Очень смуглое и темноволосое, короткая стрижка с челкой – прическа, которая никогда ему не нравилась, но очень ей шла, – зеленые глаза с тяжелыми веками, неподвижные черты, постоянно мягкое и серьезное выражение, пристальное внимание к телу пациента и куда меньшее – к тому, что тот говорил.

Массаж был моментом чистого счастья: она касалась его, разминала, растирала и он мог свободно с ней разговаривать.

– Почему вы живете во Франции?

– Я вышла замуж за француза.

– Сколько времени вы уже в Париже?

– Восемь лет.

Ему было стыдно задавать такие банальные вопросы.

– Часто ли попадаются пациенты с моим диагнозом?

– Все реже и реже.

– Сколько еще времени мне потребуются ваши услуги?

– Два года.

– И только?

– Два года – это много.

– Для меня недостаточно.

– Вы будете делать упражнения дома каждый день по двадцать минут на протяжении всей жизни.

Дальше сеанс протекал в молчании. «Два года. У меня два года, чтобы влюбить ее в себя», – думал он.

Ему никогда еще не приходилось завоевывать любовь женщины. С его пятнадцати лет девушки брали инициативу на себя. Впервые в жизни добыче предстояло примерить роль охотника.

Охотничий настрой Деодату не понравился. Он предпочитал вдохновляться брачной церемонией птицы шалашника, который строил настоящий цветочный парк в миниатюре, чтобы покорить очередную попрыгунью. Поэтому он довольствовался тем, что перед каждым визитом заходил в цветочный магазин и покупал цветок, который наиболее соответствовал его сегодняшнему настроению. Саския вежливо благодарила, ставила подарок в вазу и начинала сеанс.

– Вам не надоедает все время выполнять вместе со мной одни и те же упражнения?

– Нет, мне не надоедает. Это моя работа.

Ее постоянно ровное настроение его обескураживало. Поговорить с ней он мог только во время массажа, что приводило его в отчаяние, потому что он предпочел бы в молчании наслаждаться тем удовольствием, которое она ему дарила. Но надо же было как-то вызвать к себе интерес.

– Я орнитолог, – сообщил он на очередном сеансе.

Он привык, что это заявление обычно производит эффект. Саския лишь сказала:

– Хорошая профессия.

Двинуться дальше оказалось не так-то легко.

– Вы хоть не спрашиваете меня, какой в этом толк. Этот вопрос меня бесит. Мы живем в обществе, где все должно чему-то служить. Но глагол «служить» этимологически происходит от понятия слуги, раба. А если и существует животное, которое воплощает идею свободы, так это птица. Обычно полагают, что орнитолог занимается защитой птичьей породы, но это только часть его работы. Для меня орнитология состоит в том, чтобы показать человеку иные пути. В душе я полагаю, что святой Франциск Ассизский в этом смысле был орнитологом: он предлагал человеку птичью беззаботность. Проблема в том, что сам он мало о ней знал, потому что свобода птиц не зиждется ни на какой беззаботности. Птица учит нас другому: можно быть по-настоящему свободным, но это трудно и беспокойно. Не случайно эта порода всегда начеку: свобода вещь тревожная. В отличие от нас, птица принимает эту тревогу.