Джанет Глисон - Мейсенский узник

Однако войны обходятся дорого. Как ни хотелось Августу обогатиться на изобретении Бёттгера, денег хронически не хватало. Чтобы самому не входить в новые расходы, он решил привлечь внешних инвесторов: тогда весь риск ляжет на их плечи, а ему, в случае успеха, достанутся прибыль и слава. 23 января 1710 года к двери каждой церкви в Саксонии прибили прокламацию на четырех языках. В ней Август объявлял, что основывает королевскую фарфоровую мануфактуру и призывает вкладывать в нее средства, обещая значительную выгоду. Все желающие могли приобрести акции компании с доходом шесть процентов годовых в течение следующих двух лет, не считая дивидендов. В качестве дополнительного бонуса для акционеров доход этот будет выплачиваться фарфором по цене на двадцать пять процентов ниже продажной.

Однако осторожные саксонские купцы не очень-то верили в успех начинания. Дело было совершенно новое, ненадежное. Прокламация не вызвала бурного отклика, на который рассчитывал Август: желающих вкладывать средства в фарфоровую мануфактуру не нашлось. И вновь король был вынужден, скрепя сердце, финансировать Бёттгера из казны.

Покуда король ждал ответа на прокламацию и письма летали между Дрезденом и Варшавой, Бёттгер продолжал ставить опыты, ища более успешные рецепты фарфора. Незадолго до того он получил образцы чистого белого каолина из месторождения, принадлежащего богатому землевладельцу Гансу Шнорру фон Карольсфельду. Месторождение располагалось в Ауэ, городке в саксонской провинции Фогтланд. Шнорр наткнулся на глину при добыче железа и безуспешно пытался использовать ее на своей фабрике по производству синего кобальта. Пабст фон Охайн в качестве горного инспектора Саксонии посетил Шнорра в 1708 году и, приметив необычайно тонкую белую глину, тут же отправил в Дрезден образец.

В ходе опытов Бёттгер обнаружил, что глина Шнорра превосходит кольдицкую по двум важным параметрам: она была пластичнее и при обжиге получалась белее, потому что содержала меньше оксидов железа. А вот в качестве плавня [9] Плавень, или флюс, в фарфоровом производстве — вещество, которое добавляют к каолину, чтобы снизить температуру плавления смеси. он по-прежнему использовал алебастр, и это вызывало множество затруднений. Алебастр может служить плавнем только в узком интервале температур, который в печи поддерживать было невозможно, поэтому много посуды портилось при обжиге.

Дав добро на создание новой мануфактуры, Август установил строжайший надзор за Бёттгером, которого по-прежнему время от времени донимал напоминаниями о золоте. Для присмотра за его работой была создана комиссия из государственных чиновников. Вопреки желанию Бёттгера директором назначили Михаэля Немица, и теперь тот мог беспрепятственно отравлять отношения алхимика с королем. Зато две другие важные должности заняли его друзья: набор персонала поручили лейб-медику доктору Бартоломею, место смотрителя досталось Иоганну Мельхиору Штейнбрюку. Сам Бёттгер стал главным управляющим.

Рецепт белого фарфора все еще требовал доработки. Тем временем Бёттгер начал выпускать красную керамику на продажу, но и тут не обошлось без сложностей. В Юнгфернбастае выстроили новую печь, лучше и вместительнее прежних, и неожиданно возникло затруднение: не хватало опытных работников. Изобретенный Бёттгером материал надо было превратить в творения искусства, однако мастера, обладающие необходимыми навыками, не спешили ввязываться в это рискованное предприятие. Объявление о найме гончаров, вывешенное на двери дрезденской ратуши, не возымело действия: никто не пришел. В отчаянии Бёттгер прибег к своим знакомствам и уговорил придворного мастера Фишера заняться красным фарфором. Фишер прекрасно знал, что к Бёттгеру никто не идет работать, и не преминул этим воспользоваться. Он затребовал себе огромное жалованье. Бёттгер, не имея другого выхода, принужден был согласиться на все условия.

За несколько недель продукции изготовили столько, что для нее перестало хватать места. Доктор Бартоломей выделил под склад свободную комнату в своем доме, но это была лишь временная мера. Предстояло решить, как и где продавать готовые изделия. Новейшие предметы роскоши обычно везли на Лейпцигскую пасхальную ярмарку, куда съезжались богачи со всей Германии и даже из других стран. Для дебюта красного фарфора лучше места было не сыскать. Дирекция организовала внушительный стенд, на котором представили новый чудесный материал, а также продукцию фаянсовой фабрики. Белый фарфор, главное из всех достижений, тоже выставили, но не продавали.

Стенд привлек к себе большое внимание; по сообщениям прессы, он собрал множество посетителей, и все восхищались исключительной красотой выставленных предметов. Лейпцигская газета от 14 мая 1710 года в самых восторженных выражениях описывает «кувшины, чайные чашки, турецкие кофейники, бутыли и другие предметы, годные как для практического использования, так и для украшения стола… иные из них необычайно прочны и видом напоминают яшму… огранены и замечательно блестят… есть лакированный красный сосуд, не уступающий лучшим японским образцам».

Увы, как к своему огорчению убедился Бёттгер, мода на фарфор, как и на любой другой вид искусства, возникает не сразу. Дебют революционного красного фарфора не принес ожидаемого успеха. Было продано всего несколько изделий, заказов поступило меньше, чем Бёттгер рассчитывал, и в целом поездка на ярмарку обернулась значительными убытками.

Тем не менее дирекция решила не сдаваться. Наняли торговых представителей для продажи нового фарфора на других крупных ярмарках Германии и Европы. В июне продукцию мануфактуры выставили на Петропавловской ярмарке в Наумбурге на реке Заале. Не в силах побороть искушение похвастать открытием перед Пруссией, дирекция направила в Берлин торгового агента с лучшими образцами товара. Трудно вообразить чувства тамошних придворных, когда выяснилось, что изысканные чаши, вазы, блюда и статуэтки — прямой итог охоты на юного талантливого алхимика, которую десять лет назад устроил их король.

По мере того как производство расширялось, становилось ясно, что для полномасштабного выпуска белого фарфора нужно больше места. Вопрос был в том, где открывать завод. Альбрехтсбург, стоящий на неприступной скале и пустовавший с тех самых пор, как в 1705 году Бёттгера перевели в Кёнигштейн, подходил как нельзя лучше: замок несложно охранять, а значит, конкурентам не удастся выведать секрет. Близость к реке давала дополнительное преимущество — возможность доставлять дрова баржами по воде.

В июне 1710 года новый фарфоровый завод перенесли в Мейсен. Бёттгер, впрочем, по строгому указанию короля, остался узником в Дрездене.