Джанет Глисон - Мейсенский узник

Херольд оказался властным, непредсказуемым и зачастую очень тяжелым начальником. Ученики жили и кормились у него дома, и он практически не давал им передышки. Рабочий день был одинаково долгим и для опытного живописца, и для новичка: летом трудились с шести утра до восьми вечера, зимой — от рассвета до девяти. В середине дня полагался перерыв, такой короткий, что живущие в городе не успевали сбегать домой на обед. Платил Херольд так скупо, что его художники еле сводили концы с концами. Ученичество длилось шесть лет, и за все это время жалованье почти не повышалось, даже если опыт и мастерство росли.

Всякого, кто осмеливался роптать на низкую плату и тяжелые условия жизни, сурово наказывали в назидание другим. Херольд без стеснения прибегал к помощи высоких знакомцев, чтобы уволенные им работники не нашли себе в Мейсене других хозяев и скатились в нищету или вынуждены были искать счастья в другом городе.

Херольду мало было безраздельной власти над высокодоходной мастерской. Он не собирался до конца дней оставаться простым художником по фарфору, в его намерения входило изменить свой социальный статус. Однако прежде надо было стать незаменимым для мейсенского руководства. Херольд решил, что самый верный способ этого добиться — выведать секрет фарфора.

Херольд знал, что действовать придется хитростью, однако у него не было постоянного доступа на завод, а следовательно — и возможности что-нибудь подслушать или подсмотреть. Он жил и трудился в доме Нора, вне стен мануфактуры, и не мог «случайно» заглянуть в лабораторию или в помещение, где смешивали компоненты. Перед воротами замка день и ночь стояла вооруженная стража. Посетителей впускали лишь по особому разрешению, кроме того, их повсюду сопровождал стражник или кто-нибудь из сотрудников. Туда, где осуществлялись секретные действия, вход им был заказан.

Решение напрашивалось само собой: поступить в штат. Тогда Херольд получил бы мастерскую в замке и мог более или менее беспрепятственно расхаживать по территории фабрики. Однако он дорожил своим статусом свободного художника: ему по-прежнему платили сдельно в зависимости от объема выполненной работы, что оказалось крайне выгодно. Его доходы, и без того немалые, с расширением мастерской обещали вырасти еще. Таким образом предстояло убедить дирекцию, что ей выгодно разместить независимую художественную мастерскую в стенах замка. И Херольд принялся излагать мейсенскому руководству свои доводы.

Если ему выделят помещение в Альбрехтсбурге, то значительно уменьшится процент боя — хрупкий фарфор не придется возить по булыжной мостовой в дом Нора и обратно. Кроме того, производственные секреты будут в большей безопасности. Сейчас чужаки могут хитростью проникнуть к нему в дом и похитить образцы эмалей. Если мастерская и подручные будут под таким же строгим надзором, как мейсенское производство, такого можно не опасаться. К тому же он не просит дирекцию платить ему и его помощникам жалованье, так что это не будет стоить ей ни гроша; он готов и дальше работать сдельно, покрывая расходы на подручных из своего кармана.

Доводы подействовали, Мейсенская администрация, стремясь как можно крепче привязать к себе талантливого художника, согласилась выделить ему место на фабрике, но сохранить его независимый статус. В октябре 1722-го, всего через два с небольшим года после прибытия в Мейсен, Херольд получил комнату в Альбрехтсбурге. Две недели спустя отыскалось еще одно помещение на втором этаже, в стороне от жилья основных мейсенских сотрудников. Еще до начала зимних холодов живописец вместе с учеником и тремя работниками переехал в стены замка.

Помимо прочего он выдвинул условие, чтобы его комнаты хорошо отапливались. Зимы в Саксонии суровые, и в открытом всем ветрам Альбрехтсбурге это особенно ощущалось. С обычным своим вниманием к любым мелочам, художник настоял, чтобы в мастерской поставили новую печь и снабжали его дровами за счет завода. Херольд, судя по всему, плохо переносил холод, дрова были дороги, к тому же, зная его расчетливость, трудно не заподозрить, что им двигали и другие соображения: подручные наверняка хуже справлялись бы с тонкой росписью, если бы у них постоянно мерзли руки.

К Рождеству и Новому году у Херольда были все поводы себя поздравить: он перебрался в замок, и, хотя мастерская располагалась отдельно от помещений, в которых смешивали фарфоровую массу, выведать искомый рецепт было теперь куда проще.

Тем временем Штёльцель и Кёлер по-прежнему не ладили. Кёлер отказывался сотрудничать с кем бы то ни было из страха утратить положение единственного и незаменимого мастера по эмалям; точно так же он не желал делиться открытиями с руководством или работать совместно с другими арканистами, а тех эмалей, которые Кёлер производил сам, мастерской Херольда было мало.

Штёльцель, напротив, охотно работал с Херольдом. После совместного побега они чувствовали себя союзниками. Венская авантюра и долгий период неопределенности, который за ней последовал, тяжело подействовали на мастера, но как только его простили, он с новыми силами включился в работу Мейсенской мануфактуры и, к радости Херольда, добился значительных успехов в расширении палитры красок.

С самого возвращения в Мейсен Штёльцель занимался разработкой фоновых эмалей — ими покрывали все изделие, оставляя белое окошко для росписи Херольда. К началу двадцатых годов он уже нашел рецепты для черной, бурой и желтой эмали — все три очень понравились королю. Херольд, понимая, как важно для него сотрудничество со Штёльцелем, пестовал их отношения так бережно, словно держал в руках бесценный и хрупкий фарфоровый сосуд. Они вместе съездили во Фрайберг, саксонский горнодобывающий центр, где осматривали месторождения минералов, необходимых для создания новых красок, и договаривались о поставках сырья в Мейсен. Почти наверняка Херольд воспользовался случаем и вытянул у Штёльцеля все возможные сведения о составе эмалей.

А вот Кёлера, знавшего о них больше, чем кто бы то ни было, завоевать было куда труднее. Во время работы двери его лаборатории всегда были заперты — он никого не допускал к опытам, никому не позволял заглядывать в тетрадь, куда прилежно записывал все подробности экспериментов. Херольд в глазах Кёлера был союзником ненавистного Штёльцеля — ведь они вместе работали в Вене. Рассказать ему о методе получения эмалей — всё равно что выдать тайну врагу, и Кёлер упорно хранил молчание.