Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Левушка Седов глянул на часы: половина девятого.

И тотчас же дверь кафе отворилась и впустила невысокого господина лет сорока, худощавого, с коническим лицом, одетого в вельветовую блузу и такие же штаны, похожего на не слишком преуспевающего художника. Однако наметанный глаз Левушки уловил его настороженный взгляд из-под надвинутого на самые брови большого коричневого берета, так не соответствующего костюму. И насторожился. Потому что человек, назначивший ему встречу в этом кафе, в телефонном разговоре назвался сторонником Троцкого, который желал бы активно помогать знаменитому революционеру в его борьбе за всемирное братство, а кроме этого подозрительного господина, он не заметил среди немногих посетителей кафе никого, кто мог бы оказаться звонившим ему человеком.

И точно: вошедший, оглядевшись, сразу же направился к столику, за которым сидел одинокий посетитель, остановился в шаге от него и, будто ощупывая глазами карманы Левушки, спросил:

— Вы не возражаете?

— Возражаю. Я жду приятеля.

— Приятель, которого вы ждете, это я. — Выдвинул стул и сел, положив руки на стол.

Некоторое время они бесцеремонно разглядывали друг друга. По мнению, сложившемуся у Седова в результате этого разглядывания, человек был похож на офранцузившегося еврея, который, быть может, и не служит в полиции, но наверняка с нею связан. Если, разумеется, это не агент Кремля. Особой опасности он пока не представляет, но у него могут быть сообщники, поджидающие где-то рядом. На этот случай и Левушка тоже подготовился: двое из его службы безопасности сидят за столиками в разных углах небольшого зала, еще один ждет в авто, стоящем на углу, а у него у самого за пояс заткнут бельгийский браунинг.

— Итак, я вас слушаю, — произнес он, когда молчание перешагнуло некоторую черту приличия.

— Да, конечно, — заговорил господин несколько в нос, точно у него был насморк. — Видите ли, Лев Львович, я действительно, поклонник вашего отца. Хотя и не самый активный его сторонник. Мне… как бы это вам сказать? — не хватает решительности. И потом… у меня семья, налаженное дело, не очень большое, но меня вполне устраивает. Так что к пролетариату я имею прямое отношение лишь в качестве работодателя. Более того, признаюсь вам, терпеть не могу, когда этот пролетариат требует прибавки к жалованию и прочих благ, не положенных ему от бога… Ну и… Германия, Австрия, Венгрия — наши с вами соплеменники слишком много там наследили со своими революциями, так что евреям во Франции приходится дышать в тряпочку, как говаривали у нас в Одессе. Да и атмосфера, сами видите какая: никому ни до чего нет дела…

Принесли кофе.

Левушка, сделав первый глоток, с усмешкой подбодрил своего собеседника:

— Надеюсь, мое кофе не помешает вам продолжить свои гениальные рассуждения. Было бы желательно, чтобы в них появилось нечто конкретное.

— Извините, но… как умею. Да, так вот. Я, собственно, не от себя лично. Мне поручили проинформировать вас о некоторых вещах, имея в виду, что мы с вами все-таки соотечественники… При этом я вполне сознаю всю щекотливость своей миссии… — Человек оглядел зал, нахмурился, достал сигареты, закурил. Затем продолжил: — Я понимаю, вы опасаетесь за свою безопасность. Здесь, в этом кафе, наверняка есть ваши люди. Я бы не хотел, чтобы вы сделали поспешные выводы из моих дальнейших слов. А главное — чтобы вы не посчитали меня провокатором… Ну и все остальное.

— Нельзя ли, наконец, ближе к делу? — нетерпеливо заметил Левушка и посмотрел на часы.

— Да-да, конечно. Собственно говоря, дело не в словах, а… Я сейчас покажу вам один документ. Вернее, его факсимиле. Как меня уверяли, оно произведено с оригинала. Если вы правильно отреагируете на этот документ, с вами встретятся другие люди, имеющие более широкие полномочия.

И с этими словами человек полез в боковой карман, заметив, что в его сторону направлен пистолет, прикрытый салфеткой.

— Не волнуйтесь, у меня нет оружия. И я не агент Кремля. Скорее, наоборот, — произнес человек, достал из кармана конверт и, положив его на стол, подвинул в сторону Седова кончиками пальцев.

Левушка некоторое время смотрел на конверт, затем велел, не убирая пистолета:

— Вскройте.

— Вы боитесь, что он отравлен? Напрасно, честное слово! Но если вы настаиваете… — и с этими словами человек придвинул к себе конверт, вскрыл его, достал листок бумаги, сложенный вдвое, и положил перед Левушкой.

Левушка убрал пистолет, взял листок. Развернул и сразу же узнал почерк отца, хотя и на английском языке. Внизу подпись: «Лев Троцкий (Бронштейн)». И далее: «Дано собственноручно в Лондоне, в 1901 году от р.х., августа 27 дня».

Еще не прочитав ни слова, Левушка почувствовал, как по его телу от головы прошла холодная волна и растеклась по ногам: это было короткое обязательство его отца сотрудничать с английской разведкой Интеллидженс сервис.

Какое-то время он не испытывал ничего, кроме опустошенности. Он хорошо знал принципы своего отца: не брезговать никакими средствами для достижения цели. При этом под целью понималась Мировая Революция. Но даже зная это, никак не мог свести концы с концами: его отец, лидер мирового коммунистического движения и — одновременно с этим — заурядный шпион.

Вспомнилось, как отец однажды в минуту откровенности признался, что очень «помог России проиграть войну Японии». Правда, тогда России «помогали» многие: и либеральные журналисты, и революционеры всех мастей. Каждый по-своему. Спрашивать у отца, как именно «помогал» он лично, не имело смысла. Теперь Левушка связал это с поездкой отца по Транссибу, о которой рассказывал, когда он, его сын, подрос и стал кое в чем разбираться. Вспомнились еще какие-то факты, упоминаемые вскользь. Осталось лишь связать с приведенной в факсимиле датой: 1901 год. Видать, не зря отец совершил это путешествие незадолго до войны, не зря делал что-то еще, приближая революцию 1905 года, как потом приближал последующие революции. И все это можно было бы понять, если бы не эта ничтожная бумажка, связывающая отца и сына с ролью примитивного доносителя.

Когда состояние отупения прошло, Седов поднял голову и посмотрел на человека, принесшего копию документа, тяжелым взглядом. А тот встретил этот взгляд с любопытством и с явным изумлением. Из этого можно было заключить все, что угодно: и что он не знает о содержании документа, и что знает — тоже. И первая мысль: этот человек опасен. Вслед за нею другая: надо встретиться с теми, кто дал ему документ, потому что… потому что они и рассчитывают на это, в противном случае разоблачение и все ужасные последствия для отца, его последователей и, разумеется, для его сына.

— Где? — выдавил из себя Левушка и сам не узнал своего голоса: таким он был хриплым и неживым.