Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Разумеется, победа Народных фронтов в некоторых странах еще не революция, но в ней прозревает ее начало: спячка заканчивается, пробуждение рабочего класса Европы налицо. На повестку дня встает вопрос о взятии власти рабочим классом, о создании Союза советских социалистических республик Европы. Главное — сдвинуть первый камень, а там лавина покатится сама собой, по инерции, не останавливаясь и не щадя никого. И… да здравствует Мировая Революция!

Сегодня он, Лев Троцкий, призывает ее очистительные ураганы и бури на города и селения мира из своего жалкого убежища в нищем квартале Парижа, завтра он возвестит ее приход с вершины Эйфелевой башни… Нет, из Версальского дворца! Нет, с некоего надмирного пьедестала, который возведут ему пролетарии всех стран из банковских сейфов, набитых никому ненужным золотом. И это будет, это непременно будет!

И… И прочь все личное! Не Троцкому жаловаться на превратности своей судьбы. Пока бьется сердце, он будет бороться за победу Мировой Революции, за установление Советской власти в мировом масштабе.

Вожделенные представления распрекраснейшего завтра затуманили взор Льва Давидовича, и он уже не видел ничего из того, что творилось за окном. Огромный бронзовый монумент с гордо поднятой головой, вознесенной к самым облакам, виделся ему сквозь туман. И монумент этот будет стоять вечно, потому что вечна будет власть рабочих над миром, вечна будет коммунистическая форма существования человечества…

Сумасшедший удар грома над самой крышей дома заставил Льва Давидовича вздрогнуть и вернуться к постылой действительности.

За окном с ровным гулом, разбавляемым лишь клекотом в водосточных трубах, хлестал ливень. Прямые струи дождя стояли вертикально в неподвижном воздухе, паром курились карнизы и крыши домов, перегретый асфальт и камни мостовой.

Молодая женщина, без зонта, держа в руках туфли, семенила босиком по тротуару противоположной стороны улицы. Женщина промокла до нитки, шелковое платье плотно облепило ее стройную фигуру, все части тела проявились с бесстыдной откровенностью, но это нисколько не смущало молодую парижанку. Более того, она, похоже, чувствовала на себе алчные взгляды мужчин из каждого окна, и это заставляло ее двигаться под дождем с той утонченной грацией, с какой не выступают на великосветском балу даже признанные красавицы…

Молодая парижанка вынудила Троцкого вспомнить свою постаревшую жену, ее морщины, расплывшиеся формы и тяжелую походку, он вздохнул и вернулся к своим мыслям.

Сталин, конечно, серость, тупость, дурость. Но азиатски хитер. Именно этой его хитрости Лев Давидович в свое время и не учел. Но и Сталин — с его азиатской хитростью — не учел того факта, что Троцкий — везде Троцкий, а не только в России. Выгнав его из СССР, Сталин своими руками сотворил себе такого врага, который станет его, Сталина, могильщиком.

Вообще-то говоря, можно даже быть благодарным Сталину за изгнание: оказавшись в новых условиях, Лев Давидович открыл в себе доселе неизвестные ему качества вождя мирового масштаба. Без изгнания он так бы и не узнал, что способен на большее, чем быть просто одним из руководителей русской революции. Разумеется, именно русская революция и близость к Ленину обогатили его опытом руководства огромными массами людей, но, как теперь выясняется, поле его деятельности не какая-то одна страна, а весь мир. И это символично: евреи и не должны замыкаться на частностях, они не должны выступать прямыми руководителями чуждых им народов, ибо это спокон веку вызывало у всех народов подозрение к евреям и реакцию их неприятия. В России их массовое участие в руководстве революцией и страной породило грузина Сталина, в Германии — австрийца Гитлера. Судьбе было угодно рассеять евреев по всему миру для того, чтобы подтолкнуть аборигенов изменить этот мир до неузнаваемости, перестроить его на новых началах. Именно он, Лев Троцкий, войдет в историю как выдающийся деятель мирового масштаба, с кого началась новейшая история мира…

Женщина на противоположной стороне улицы свернула за угол. Без нее улица стала пустынной, а ливень и гроза ненужными, бессмысленными. Небо, точно догадавшись об этом, просветлело, луч солнца пробился сквозь облака, прямые струи дождя вспыхнули в этом луче золотыми нитями — и сплошная завеса дождя оборвалась, последние раскаты грома прозвучали издали, выглянуло солнце, — и засверкали мокрые крыши домов, роскошная листва каштанов и граненые шпили католического собора.

Да, вот так вот: грозы, ливни, ураганы, а над ними Солнце, единственное и недосягаемое. Можно проклинать бури и ураганы, но бессмысленно проклинать солнце, порождающее эти бури и ураганы.

Подергивая кудлатую бородку и мурлыча легкомысленную мелодию из оперетки Кальмана «Фиалка Монмартра», на которой свихнулся весь Париж, Троцкий отошел от окна и вернулся к письменному столу. Сев в кресло, взял в руки книгу, любовно погладил ее обложку трепетными пальцами. Книгу принесли сегодня утром прямо из типографии. Она потребовала усилий нескольких лет. В ней он попытался осмыслить русскую революцию, свою в ней роль и тот поворот к Термидору, который волею случая возглавил Сталин…

Ну, да черт с ними — с Россией, Сталиным, дураками Зиновьевым, Каменевым и другими евреями, которые, поддавшись гипнозу громких революционных фраз, перестали видеть то, что творится у них под носом, позволив сбить себя с истинного пути! Черт с ними!

Увы, в русском гнилом болоте сам бог Саваоф утратит свои святые ризы и превратится в ленивого отшельника, лишь на людях питающегося акридами и отвергающего мирские соблазны.

Только здесь, в центре цивилизованной Европы, можно и должно вершить всемирную историю, проявлять свои способности и сочетать еврейскую устремленность к господству вообще с устремленностью к господству всемирного пролетариата, ибо сами по себе желания или нежелания евреев играть решающую роль в мировом движении народов ничего не значат; желания их могут что-то значить лишь тогда, когда они сомкнутся с желаниями других народов. В таком случае евреи становятся той пуговицей на вселенском мундире, которая не даст ему расстегнуться. А если мундир все-таки понадобится сменить, то пуговица на новом мундире должна оставаться той же самой.

В это же утро сын Льва Давидовича, Лев Львович Седов (фамилия матери), которому недавно исполнилось тридцать три года и которого все, знавшие его, называли Левушкой, вошел в одно из небольших кафе на Монмартре, занял столик у окна, заказал кофе с рогаликами и принялся пробегать глазами утренние парижские газеты. В газетах не было ничего интересного. Даже сообщение по радио о мятеже генерала Франко в Испании не успело попасть на их страницы. Зато там много о жизни высшего общества, о разводах и свадьбах знаменитостей, о супружеских изменах, о скачках и футболе, об изысканных туалетах дам из высшего света, о том, у кого из них на сколько миллионов франков навешано драгоценностей, об их яхтах и новых автомобилях, о пьянстве среди офицеров армии и флота, о том, что дети средних классов не хотят одевать военный мундир, откупаются или отлынивают от службы под любым предлогом, что танки разваливаются на ходу, корабли сталкиваются, самолеты падают без видимых причин, что в колониях неспокойно, а соответствующие меры не принимаются. И общий тон всех газет: живите, пользуйтесь случаем разбогатеть, ловите удачу и не стесняйте себя никакими рамками буржуазных условностей.