Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

Атлас спохватился:

— Вы извините, товарищ Шолохов, может, мы не во время… мы тут на два дня всего, завтра уезжаем… А приехали из Машковской, проверяли там состояние кадров, ну там… — и Атлас сделал неопределенный жест рукой. Затем торопливо, под испытующим взглядом Шолохова, чуть отступил в сторону и представил: — Это вот товарищ Дудник, старший лейтенант госбезопасности, а я лейтенант милиции… Но вы не подумайте чего! — воскликнул Атлас и даже руку выставил вперед, как бы защищаясь от возможных действий или слов писателя. — Мы читали ваши книги, очень нам понравились, вот и решили воспользоваться случаем…

Во все время, что Атлас объяснял Шолохову причину их посещения, сам хозяин не проронил ни слова, лишь иногда кивал головой, как бы соглашаясь с тем, что ему говорили.

— Что ж, проходите, — произнес он почти равнодушно и открыл дверь, пропуская гостей в довольно просторное помещение, где светилась под потолком простенькая люстра о три лампочки и топилась печь-голландка.

Гости вошли и остановились у стола.

— Так говорите, из Машковской? И что там? — спросил он, не предложив ни раздеться, ни даже сесть.

— В Машковской-то? Да что там может быть? Как и везде: кадры, мало пригодные к требованиям времени, — ушел от прямого ответа Атлас и, подвинувшись к столу еще, положил на край его книгу.

— Так уж все кадры? — усмехнулся Шолохов.

— Ну-у, не все, конечно, есть и вполне честные и квалифицированные. Но в основном — очень и очень слабые… Впрочем, в нашу задачу входило составление характеристик, а выводы… выводы будут делать другие.

Шолохов взял книгу, повертел в руках, снова положил на стол, затем предложил:

— Вы посидите, а я пока схожу за ручкой. — И скрылся за одной из дверей.

Дудник тут же плюхнулся на лавку, стоящую у стены, стал осматриваться. В квартирах писателей, тем более таких знаменитых, каким ему представлялся Шолохов, он не бывал ни разу. Ему казалось, что и жить они должны как-то не так, как обычные люди, а как-то по-особенному. И обстановка в доме тоже должна быть особенной. А тут лавки, табуретки, стол, этажерка с немногими книгами — все явно не фабричное, сделанное, скорее всего, местными мастерами, но добротное.

Атлас тоже осматривался, продолжая стоять, и видно было, что он явно взволнован.

— Садись, Вениамин! Чего стоишь? — с усмешкой предложил Дудник. — Сам знаешь: в ногах правды нет. Или ждешь, что тебя чай пить пригласят?

— Ну что ты, Артемий! Вовсе не жду, — не сразу откликнулся Атлас, но все-таки присел на краешек скамьи рядом с Дудником.

Вернулся Шолохов, сел за стол, открыл книгу, стал писать. Писал быстро и недолго. Написав, подышал на написанное, закрыл книгу, положил на стол. Только после этого спросил:

— И как вам представляется, чем должен закончиться «Тихий Дон»?

Атлас дернулся, но Шолохов остановил его рукой, продолжил:

— Я имею в виду главного героя «Тихого Дона» Мелехова. Как с вашей, чекистской, точки зрения вы смотрите на это?

— Лично я смотрю так, что такие люди, как Мелихов, — заспешил Атлас, — да еще с таким прошлым, с советской властью помериться не могут. Я читал критику в некоторых журналах, там вас ругают, что вы своим героем сделали беляка, который должен либо удрать за границу, либо раскаяться, либо… Я понимаю, что все это досужие домыслы, что перед вами множество вариантов, вам и выбирать…

— Что ж, очень неплохо сказано, — одобрил Шолохов. — Чувствуется, что вы читали вдумчиво… А товарищ Дудник? — и посмотрел на Артемия, прищурив глаза.

— А товарищ Дудник, извините товарищ Шолохов, ничего из того, что вами написано, не читал. Признаться, я вообще читал очень мало. Но обязательно прочитаю… как выдастся свободное время, — ответил Артемий.

— Что ж, и это не плохо, — кивнул головой Шолохов и поднялся.

Поднялись и гости.

Атлас начал было раскланиваться и благодарить, но Шолохов покачал головой, останавливая гостя.

— Благодарить меня не за что. Это я должен вас благодарить, что читаете мои книги… или будете читать. Без читателей не бывает писателей, как без верующих не бывает бога. Или богов.

— Да-да! — соглашался Атлас, пятясь к двери.

Уже в сенях Шолохов пожал им руки и, задержав руку Дудника в своей, произнес с усмешкой:

— А я, грешным делом, подумал: уж не арестовывать ли меня пришли… Оказывается — нет. Значит, еще поживу и, бог даст, допишу то, что мне положено дописать.

— И я вам желаю того же, — сказал Дудник, в свою очередь крепко сжав руку писателя. И добавил: — Но береженого, как говорится, бог бережет.

— Да-да, вы правы, — кивнул Шолохов головой.

Атлас и Дудник вышли на улицу, до самого Дома для приезжих шли молча. Уже в комнате, раздевшись, согревая ладони кружкой с кипятком, заваренным донником и липовым цветом, Дудник, с усмешкой поглядывая на Атласа, пребывающего в заоблачных высях, спросил:

— Ну и что тебе написал Шолохов?

— А-а… Да вот, можешь посмотреть, — и Атлас протянул ему книгу.

Шевеля губами, Дудник прочел: «Товарищам Атласу и Дуднику с большевистским приветом и пожеланиями успехов в установлении истины и восстановлении правды. М Шолохов. Ст. Вешенская, 16 декабря 1936 года».

Комиссара госбезопасности третьего ранга Генриха Люшкова, хотя он и не был членом ЦК ВКП/б/, пригласили на декабрьский Пленум ЦК, где он должен был отчитаться за проделанную работу по наведению порядка в деле расстановки кадров в Северо-Кавказском крае. Приехав в Москву, Люшков сразу же отправился к новому наркому внутренних дел Ежову.

Ежов встретил его в том самом кабинете, где ни раз бывал Люшков еще при Менжинском, а потом и при Ягоде. И при Ежове здесь ничего не изменилось: те же столы, стулья, портьеры, те же портреты Ленина и Дзержинского. Новым здесь был лишь сам Ежов — маленького роста, с мелкими чертами лица, уже приобретшими ту высокомерную значительность, какую приобретает лицо и фигура артиста средней руки, неожиданно получившего заглавную роль в праздничном спектакле.

— Садись, Генрих, — произнес Ежов усталым голосом, подавая Люшкову через стол свою маленькую руку. — Рассказывай давай, что сделано, с чем придем с тобой на Пленум.

Люшков развязал тесемки большой кожаной папки, стал перебирать бумаги.

— Ты мне не по бумаге, а своими словами, — велел Ежов недовольным голосом. И пояснил: — Товарищ Сталин страсть как не любит, когда читают по бумаге. Товарищ Сталин любит, чтобы коротко и ясно: кого, когда и за что? Понял?

— Так точно, товарищ нарком.

— Вот и давай.

— Значит, так, — заговорил Люшков, тщательно подбирая слова. — Чрезвычайные комиссии, созданные при краевом управлении НКВД из специально подобранных чекистов, верных советской власти и коммунистической партии, проверили сверху донизу расстановку кадров не только по линии НКВД, но и по партийной, советской, профсоюзной, административно-хозяйственной и комсомольской линиям. Выявлены вопиющие недостатки в кадровых вопросах… в смысле проникновения во все эшелоны власти подрывных троцкистско-зиновьевских элементов. Члены комиссий…