Вадим Саралидзе - Легенда о Коловрате

– Настя, что ты? Это же я, – срывающимся голосом прохрипел Коловрат и шагнул к жене.

Фигуры колыхнулись и пропали.

– Нет, нет, ради Бога! – закричал Евпатий.

Он метался по двору, заглядывая в каждую щелку между обгоревшими бревнами, за остатки конюшни, в заваленный головешками подпол сарая. Тщетно. Его семья пропала без следа.

В доме тоже не уцелело ни единого закутка, где можно было спрятаться, но Коловрат, как одержимый, продолжал кружить и кружить загнанным волком.

В голове мутилось, но это только злило. Он видел, видел Настю с детьми, значит, они где-то здесь. Нужно только хорошенько поискать. Они так спрятались, что даже мунгалы поганые их не нашли. Молодец, Настенька. Умница. И себя спасла, и деток наших. А что страшно, так я уже рядом. Я уже…

Снова откуда-то послышался всхлип. Коловрат замер.

– Настя, – позвал он. – Настя!

Еще один всхлип. Совсем близко. Из печи! Как же он, дурень, не догадался? Ведь и заслонка закрыта.

Резко выдернув застрявшую от жара и копоти заслонку, Евпатий увидел спутанные светлые волосы. Все еще не веря, кое-как ухватил скрючившуюся на поде фигуру и потянул на себя. Через мгновение он аккуратно усадил на землю перемазанную сажей девушку и снова полез в печь. Но больше там никого не было.

Коловрат присел на корточки, попытался стереть с грязного лица черные разводы. Девушка вздрогнула и открыла глаза, уставившись на него таким же перепуганным взглядом, каким смотрела Настя у сгоревшего крыльца.

– Лада. Живая! Слава Богу! – прижал к себе Евпатий ключницу. – А где Настя и дети?

Девушка замерла, уткнувшись лицом в толстый кожух хозяина, а потом затряслась в рыданиях.

– В храм побежали… А я испугалась…

Дружинники нашли Евпатия только через несколько часов – он сидел неподвижно, привалившись спиной к обгорелой печи, и смотрел перед собой невидящим взглядом. Лада сидела рядом с ним и что-то тихонько напевала, дрожа всем телом.

Забрать Коловрата получилось не сразу, он сопротивлялся и твердил что-то бессвязное про жену и детей, которые спрятались от татар. Чтобы утихомирить его, ратники тщательно обыскали весь двор и то, что осталось от дома, но так никого и не нашли. Не нашли даже намека на то, что в сгоревшей усадьбе кто-то прятался, кроме Лады. В конце концов, Евпатия вывели со двора. А когда отряд стал отъезжать, ворота скрипнули и с оглушительным грохотом рухнули на землю.

Коловрат вздрогнул, оглянулся и долго смотрел на упавшие створки ворот своего дома. Вместе с ними рухнуло все, ради чего он жил. Вся прошлая жизнь до этой минуты оборвалась, заставляя его сжать кулаки и сцепить зубы. От боли хотелось выть. Но в тот же миг Евпатий Львович с кристальной ясностью осознал, что его семью убили. А виноваты в этом поганые нехристи. С глаз будто пелена спала. Душу все так же разъедала горечь утраты, но одновременно с ней внутри загорелся и другой огонь – решимость. Проклятые язычники дорого заплатят. За все.

На площадь Коловрат выехал уже внешне спокойным и сосредоточенным. От давешнего безумия не осталось и следа, только глаза боярина потемнели, а в углах рта залегли горькие складки.

На площади его встретили многоголосый плач и стенания. В сгоревшем городе все-таки были те, кому удалось выжить. Дружинники отыскивали их и приводили или приносили на площадь. Но слишком многих Рязань потеряла, слишком велика была скорбь. Боярин смотрел на жалкие крохи, оставшиеся от населения княжеской столицы, и молил Господа даровать ему силы. Чтобы хватило вбить золу, толстым слоем покрывшую рязанские улицы, поглубже в глотку и самому Батыю, и всей его Орде. Чтобы наелись они от земли русской на веки вечные. И пусть не выйти ему живым из этой битвы, но нет богоугодней смерти, чем смерть за свою землю.

– Евпатий! – окрикнул кто-то Коловрата. Тот оглянулся и увидел спешащего к нему Каркуна. Ратник хромал, голова у него была перевязана, но тонкие губы все так же кривила усмешка.

– Здрав будь, боярин, – выдохнул Каркун и крепко обнял друга.

– Рад, что ты жив.

– Хотел бы и я этому порадоваться, да не выходит, – взгляд ратника потемнел. – Если б не треснуло меня горящим бревном по башке, я б тут с тобой не беседовал, а лежал вместе с нашей дружиной у княжьего дворца и знал бы, что выполнил свой долг, как полагается. А так…

– А так ты сможешь еще своей родине послужить, – перебил Каркуна Евпатий Львович. – Татарский нехристь на Владимир идет, и я хочу, чтобы весь путь был усеян их трупами. Господь не допустит, чтоб эти нехристи безнаказанно русскую землю топтали.

Каркун внимательно посмотрел в глаза Коловрату и кивнул.

Выживших набралось уже несколько сотен, и хотя многие среди них были немощными стариками, детьми и слабыми женщинами, многие страдали от ран, – все пытались помочь, кто чем может.

Первым делом вытащили из-под обломков соборной церкви колокол и повесили его на специально сбитых козлах.

– Нужно в набат ударить, чтоб все, кто спасся и кого дружина не нашла, поняли, что мунгалы оставили Рязань. Потом разошлем дозоры, узнаем, есть ли живые в соседних городах и селах, – сказал, подходя к Евпатию, княжич Ингварь. – Раньше всего снарядим отряды в Красный и Пронск. В Красном же Евпраксия с сыном Федора…

– Они пали, – мрачно ответил Коловрат.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Господь показал.

Ингварь Ингваревич посмотрел на боярина долгим взглядом.

– Евпатий, я понимаю. Мы все родных потеряли, но нам нужно собраться с силами, похоронить мертвых, отстроить Рязань.

– Для чего? – Коловрат резко повернулся и тяжело взглянул в глаза княжичу. – Все умерли, и нам жить незачем.

– Ты что говоришь?

– Погляди вокруг, княжич. У нас ничего не осталось, только пепелище да горы трупов. Мертвым уже не поможешь, зато мы можем зайти Батыю в тыл – он уж точно не ждет этого. Из сожженного-то города. Атакуем его и сколько сможем с собой мунгал заберем.

– Да ты рехнулся, Коловрат! Это же верная смерть, да и людей у нас почти нет. Кого ты собираешься в дружину взять – стариков, детей и баб?

– Мужей у нас сотен пять наберется…

– Против бесчисленного сонмища мунгалов? Ты хочешь забрать всех, в ком есть силы, чтобы с собой покончить?

Но Евпатий Львович словно и не слышал собеседника. На его лице была написана такая неколебимая решимость, что Ингварь поспешил отвести взгляд.

– Сказано – пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов, вы же идите за Мной, – тихо отчеканил Коловрат.

– Куда «за Мной»?

– Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя. У меня ничего не осталось, кроме собственной жизни, но я готов отдать ее, чтоб наказать супостата. А ты, княжич?

– Рехнулся ты, Евпатий. Делай, что хочешь, а я выполню свой долг. И перед павшими, и перед живыми.