Вадим Саралидзе - Легенда о Коловрате

Демон смотрел тусклыми голубыми глазами, в которых не отражалось ничего. Даже ненависти или жажды крови. Только пустота. Такие глаза бывают у мертвецов. Но этот мертвец тяжело дышал и сжимал в руке длинный меч.

– Ты пожалеешь об этом! Великий хан такого не прощает! – завопил от страха Астай.

Демон нахмурился и глянул на грудь поверженного врага. Звенья и бляшки новой кольчуги снова блеснули, а в ответ им блеснули и глаза Коловрата – такой доспех ковали на княжеской кузнице для гридей.

Взмаха меча Астай не заметил.

На отсеченную голову Евпатий даже не взглянул. Он посмотрел по сторонам, выискивая новых врагов, и увидел, что у него за спиной их не меньше тысячи.

Спасибо тебе, Господи!

Кровь снова забурлила, исторгая из горла звериный рев, и Коловрат рванулся навстречу новой битве.

– Он их порубил! – крикнул кто-то в толпе, и многоголосица подхватила:

– Слава Коловрату! Слава Евпатию Неистовому!

Рязанцы и дружинники зашумели в восторге, улыбаясь и хлопая друг друга по плечам. Но через несколько мгновений здравицы затихли, сменившись недоуменным молчанием, а затем и вовсе криками страха.

– Он идет на нас! Господи спаси и сохрани! Остановите его кто-нибудь!

Покрытый кровью богатырь приближался, размахивая мечом. Сквозь оскаленные зубы доносился утробный рык. Красная пелена застилала ему глаза, и сквозь нее проступали только смутные силуэты. Их было много, они источали страх, и это было правильно. Пощады не будет. Всякий, кто встанет на пути, умрет. Святый Боже в милосердии своем даровал ему последнюю отраду – забрать с собой на тот свет как можно больше врагов. И Коловрат с благодарностью принял подарок.

– Евпатий, стой! Остановись! – раздался откуда-то хриплый крик. – Мы же свои!

Каркун, расталкивая дружинников, бросился навстречу командиру. Он поднял руки над головой и встал между рязанцами и надвигающимся кровавым смерчем.

– Видишь, я без оружия. Я не враг тебе, и никто здесь тебе не враг. Опомнись, Евпатий, прошу!

Поначалу казалось, что Коловрат не услышал обращенных к нему слов, но потом он тряхнул головой, будто отгоняя назойливую муху, и его шаг замедлился. Меч прекратил описывать смертоносные восьмерки, звериный рык превратился в хриплое дыхание.

– Евпатий Львович, это я, Лада! – послышался дрожащий женский голос. – Ты меня помнишь? Ты меня от ушкуйников отбил, к хозяйству приставил! Я и за детками вашими смотрела – Жданой и Ваней…

Девушка продолжала говорить и медленно, на негнущихся ногах, шла вперед.

Ждана и Ваня… Что-то щелкнуло в голове у Коловрата, красная пелена стала распадаться, осыпаясь на землю мелкими снежинками. Ноздри забил запах гари, голова нестерпимо заболела… Он ударился ею, когда в Чернигове упал без сознания на каменный пол. Они с Ингварем Ингваревичем ездили туда просить подмоги, против татар. Но опоздали – Батый сжег Рязань. А Лада в печи спряталась… Настя и дети…

Все вернулось в один миг и захлестнуло Евпатия с головой. Уронив меч, он упал на колени, захлебываясь рыданиями. Нестерпимая боль рвала душу и сердце, раскаленным молотом била в затылок. Сил больше не было, и ярый воин провалился в черноту беспамятства.

Лада успела его подхватить в последний миг, прижала к себе и стала баюкать, аки младенца, гладя слипшиеся от крови волосы.

– Надо его в лагерь перенести, – проскрипел рядом Каркун. Он дрожащей рукой вытер покрытый испариной лоб и с грустью посмотрел на своего друга, командира и наставника. – Пора нашему Неистовому Евпатию отдохнуть.

Отряд ратников небыстро продвигался по льду узкой речушки, следуя за Батыевыми туменами, которые, как стая саранчи, пронеслись по русскому княжеству. С каждой верстой войско прирастало выжившими после боя израненными дружинниками, охотниками, бортниками, всеми, кто мог нести оружие. Вестники скакали по всем окрестным деревням, отыскивая людей, покидавших свои схроны, и звали их в отряд воеводы Коловрата.

Беспамятного Евпатия бережно везли на небольших санях, укрытого теплыми мехами. Каркун, против обыкновения, осторожно правил санками, объезжая все кочки и ухабы. Уже стали собираться сумерки, когда боярин замычал в забытьи, замотал головой, потом, выпростав руки из-под медвежьей шкуры, принялся отбиваться от кого-то невидимого. Наконец он открыл глаза и бешеным взглядом обвел всех вокруг, с трудом вспоминая, кто это и кого как зовут. Лада, сидевшая сбоку на санях, наклонилась к нему и с сочувствием ласково погладила по растрепанным волосам. Коловрат сперва недоверчиво дернулся, но потом поддался ласке и позволил уложить себя обратно на меха. Он смотрел назад, туда, откуда пришел их отряд. Среди редких сосен вдалеке мелькали черные развалины рязанских стен и обезглавленная, погорелая церковь. Воспоминания возвращались к нему, пробуждая боль и ярость. Сбоку, вздымая снежную пыль, подъехал Ратмир и, помахав кольчужной рукавицей, весело крикнул:

– Ну наконец-то! Очнулся наш воевода!

Евпатий отвлекся от своего угрюмого зрелища и удивленно переспросил:

– Кто воевода?

– Да ты! Ну дает болярин! – тыкнул пальцем в ответ Ратмир и рассмеялся, показывая не по-стариковски крепкие зубы. Коловрат приподнялся в санях, обернулся и глянул Каркуну через плечо. Впереди саней двигалось небольшое, в несколько сотен, войско уцелевших рязанцев и черниговских дружинников. Были и всадники, и пешие воины. Виднелись черниговские стяги, нарядные, весело полоскавшие на ветру. Были и рязанские знамена, рваные да обгорелые, и бойцы рязанские были знаменам под стать, в разрубленных доспехах, в крови и саже, словно из пепла пожарища восстали они, чтобы мстить врагу.

Каркун, увидев, что Коловрат наконец пришел в себя, поспешил сказать то, что давно хотел:

– Эх, любо ты этих нехристей порубал. Это ж видано, один – да на десять поганых, как снопы их – раз-раз. Только видать было, как мечи сверкают да головы безбожные летят…

– Какие головы? Десять? Что ты мелешь? – поморщился Евпатий. Память была полна черного дыма, который все не хотел рассеиваться. Лада осторожно обняла его сзади за могучие плечи:

– Ничего, ничего. Память вернется. Это все недуг твой – силу дает, но рассудок отнимает. Тебе лежать сейчас надобно, сил набираться. Сейчас я отвару тебе дам целебного, лихоманку враз снимает.

Она вытащила из-за пазухи небольшой мех со снадобьем и, зубами выдернув пробку, протянула Евпатию.

Пока Коловрат задумчиво прихлебывал еще теплое от женского тела питье, мучительно пытаясь поймать ускользающие воспоминания, Ратмир поравнялся с санями и негромко обратился к воину:

– Тебя, Евпатий Львович, народ рязанский воеводой избрал. Все как один решили – Евпатий Неистовый будешь зваться и рязанцев на Батыя ты поведешь. А поперек ни единого голоса не было.