Пётр Федоренко - Лепта

В темноте они подъехали к селению Резина, в котором жил знаменитый проводник на Везувий Сальваторе. Он умел угадывать: большое или малое будет извержение.

Возле дома Сальваторе коляски остановились. Александр Андреевич помог выйти Марии Владимировне и Наташе. Сальваторе, старик могучего сложения, был уже у колясок.

— Сегодня Везувий тихий, — сказал он. У старого Сальваторе было все подготовлено. От его дома поднимались верхом на лошадях и на осликах по тропе, проложенной по лаве между зарослями виноградника. Александр Андреевич все время держался рядом с Марией Владимировной, которая сидела в седле боком и смеялась от удовольствия. Ночное небо и ночное море в свете луны были восхитительны.

Там, где кончались виноградники, в темноте виднелось здание остерии. Здесь путешественники спешились. К ним подошли рослые носильщики с факелами и носилками с откидной ступенькой. Дамы были усажены в носилки, а мужчины пошли пешком. Начался подъем на самый конус Везувия, покрытый золою и выбросами магмы. Тут ощущалось дыхание вулкана, сильно пахло серным газом.

Подниматься было трудно, ноги скользили. Но и это было счастье, потому что Александр Андреевич шел рядом с Машенькой, слушал ее испуганный и счастливый голос:

— Милый Александр Андреевич, не может ли быть так, что Везувий сейчас, именно в эту секундочку, когда мы поднимемся к кратеру, начнет извергаться?

Сквозь гул вулкана он отвечал ей:

— Не бойтесь, внезапно это не происходит. Вулкан предупреждает…

— Когда я вернусь в Москву, я расскажу о Везувии всем-всем… Ведь это страх невозможный. Такой страх!

Наверху они остались вдвоем. Росси, Наташа и дамы были где-то внизу. Машенька продолжала говорить о чем-то, слов из-за шума не было слышно.

— Стойте, Александр Андреевич! — прокричала она, закрывая лицо. — Ведь мы у жерла!

Перед ними был кратер, из которого валил густой удушливый дым и временами выбрасывалось пламя. Пламя утихало, превращаясь в малиновый каленый цветок, потом темнело. Дрожала под ногами земля, дрожало все внутри от жути и восторга.

— Горячо! — вдруг крикнула Мария Владимировна и закашлялась. Александр Андреевич подхватил ее на руки и понес вниз. Через несколько шагов остановился — жар утих. Сальваторе смеялся, показывая им, как он прикуривает, подняв с земли кусок дымящейся лавы. Старик подал им сырые куриные яйца. Мария Владимировна положила их в углубление, сделанное Сальваторе, они тотчас зашипели. Сальваторе любил удивлять всех путешественников, угощая их яйцами, печенными на Везувии.

Они спустились еще на несколько шагов. Александр Андреевич взглянул на море и замер. Там пробуждался день. Еще не было солнца, но море, начиная от белопенной полосы прибоя и чем дальше, тем ярче, до самого горизонта, замкнутого с обеих сторон фиолетовыми в этот час грядами островов Искии и Капри, насыщалось его живым светом. Сейчас же ощутилась высота, на которой находился он с Машенькой, ощутилось бесконечное пространство.

— Так и подмывает полететь над заливом! — сказала Мария Владимировна. — Я словно во сне… Во сне я часто летаю.

Голос ее звенел от счастья. Ему показалось, она и вправду сейчас полетит. Легкая, будто пушинка, в голубой амазонке, ей только оттолкнуться от Везувия…

— Я люблю вас, Машенька! — сказал Александр Андреевич и отшатнулся, испугавшись того, что сказал. — Простите меня, но я не мог не сказать вам этого. Я люблю вас! Моим высшим блаженством было бы… Нет, я и мечтать не могу… Если бы и вы полюбили меня. Будьте мне другом, будьте мне женой, Мария Владимировна!

Слышала ли его Мария Владимировна? Почему она молчит? Не смотрит на него?

В это мгновение лучи солнца затронули верхушку Везувия. Тотчас порозовел дым, тотчас пропали тени. Он увидел, как Мария Владимировна покраснела и посмотрела на него смущенно, и пристально, и строго, сразу сделавшись взрослой.

— Александр Андреевич… я знаю, я бы могла вас полюбить… — сказала она. Александр Андреевич опустился перед нею на колени.

— Господи, слава тебе, господи! Мария Владимировна, Машенька, вы никогда не пожалеете, если… будьте со мною!

Он с жаром поцеловал ее руку. Он обо всем позабыл, о том, что проводник Сальваторе смотрит на них, что где-то рядом Росси. Мария Владимировна наклонилась и поцеловала Александра Андреевича и тут же взяла себя в руки.

— Милый Александр Андреевич! Спасибо вам, что вы меня любите… Спасибо за честь, за ваше предложение… Я свободна от предрассудков маман и не вижу препятствия быть женой художника или иного артиста… Но в такую решительную минуту я не позволю себе лукавить с вами. Вы не знаете: я не гожусь вам в жены. Именно вам, Александр Андреевич, не гожусь. Вы труженик, и дороже вашего искусства у вас нет ничего. Я вам в тягость стану на другой месяц. А я — увы — потребую к себе внимания. Мне нужно общество, мне нужны Петербург, Москва, балы и светские беседы… Воспитанием, образом мыслей я не подготовлена быть вашей женой. Не спорьте! Я говорю это потому, что и впрямь люблю вас.

Она говорила горячо, искренне, и он вдруг закивал ей, соглашаясь: в самом деле, в самом деле, разве не так, конечно, так, он на другой месяц затоскует, на другой месяц будет тяготиться ею. Ведь картина…

— Спасибо вам, дорогой Александр Андреевич! — она говорила с ним как с ребенком. — Вы мой друг навсегда. Мне еще никогда и никто не был так дорог, как вы. Простите меня…

Это странно, но вдруг ему стало легко, словно камень с души свалился. Вот так Машенька, Мария Владимировна — юная красавица! Да она его поняла и узнала лучше, чем он себя знал. И впрямь — для него ли светская, праздная жизнь.

Потом был скорый спуск к остерии, где их ждали Наташа, компаньонки и Росси, спуск верхом на лошадях в Резину, к дому Сальваторе. Дорога была крутой, ноги у лошадей разъезжались. Но все окончилось благополучно. В такой день и не могло случиться неприятности.

В Резине путешественники пересели в экипажи и отправились в Кастелламаре. Александр Андреевич по-прежнему сидел напротив Марии Владимировны, рядом с несносным и милым Росси… Он был счастлив, он знал теперь: что бы ни произошло с ним, он никогда не забудет этой поездки, живого солнечного света, высокого синего неба, крутой дороги в густом винограднике, мощных пиний у подножия горы, а главное, Марии Владимировны, которая нет-нет да посмотрит на него из-под широкополой шляпы, ласково, счастливо…

К десяти часам они были дома, у виллы Апраксиных. Мария Владимировна, никого не дожидаясь, выпрыгнула из коляски и побежала к террасе. Александр Андреевич помог сойти со ступенек Наташе. На террасе, обвитой виноградом, слышался разговор. Александр Андреевич узнал скрипучий голос князя Мещерского: