Шукур Халмирзаев - Над пропастью [Роман]

— Послушайте, — сказал Курбан, — чтобы сохранить вам жизнь… Ведь хочется еще пожить, а?.. Что у вас к хазрату?

Газибек нехорошо улыбнулся.

— Кроме хазрата, никому другому…

— Что значит «никому другому»? Да вам известно, кто я? Да я скорее умру, чем позволю появиться перед его преосвященством сомнительной личности. А кто вы? Негодяй. Я хорошо помню, за что вас столкнули в зиндан… Вы совершили такое, чему не находит определение человеческий разум.

— Да, конечно, — дрожащим голосом согласился Газибек. — Но эти дела давно канули в вечность. Я прощен!

— Ничто в этом мире не предается забвению, особенно несправедливость к людям, ложь и клевета, насилие над человеком!

— Что вы хотите от меня?

— С чем вы идете к хазрату?

Газибек заметил: Турсун-охотник щелкнул затвором обреза, и понял: все. Или едва уловимое движение пальца там, на скобе, или…

— Я должен передать письмо… от одного большого человека… имя его назвать не могу: дал клятву. Они убьют меня, на кол посадят. Если вы ученик хазрата, все равно узнаете… Ведь все равно узнаете, — взмолился он.

— Я не могу допустить встречи хазрата со всяким сбродом! Письмо! — властно потребовал Курбан.

Подошел Турсун-охотник, уставился тяжелым взглядом. Повел стволом, показывая: выйди из пещеры.

— Я сейчас… я сейчас! — дрожа и не спуская испуганного взгляда с Турсуна, Газибек снял с себя верхний халат, зубами рванул шов рукава под мышкой, достал пожелтевшую бумагу и протянул Курбану.

Письмо было многословно!

«Здравствуйте, господин Ибрагимбек!

Я должен был, несмотря ни на что, адресовать это письмо назначенному его величеством вместо Вас командующему исламской армией его превосходительству Энверу-паше. Но я не располагаю сведениями, прибыл ли он в Кукташ. Я стою сейчас со своим отрядом и Седьмым Туркестанским стрелковым полком на берегу реки Кафирниган. Завтра буду в Душанбе.

Твердо веря в Вашу безграничную преданность идеалам исламской революции, исламского движения на нашей земле, я решил сообщить Вам о наших планах, обговоренных при встрече с Энвером-пашой.

Господин Ибрагимбек, из-за отсутствия достаточного времени я не счел возможным писать о себе подробно, но хочу заверить вас в главном — я, Усман-ходжа, сын Пулатходжи, один из руководителей советского правительства Бухарской республики, председатель Всебухарского исполнительного комитета, являюсь убежденным сторонником исламского движения. Читая это, конечно, Вы удивитесь. Однако знайте, все мои помыслы, устремления, мечты, наконец, моя совесть истинного мусульманина всегда были с Вами. И в этом Вы убедитесь, когда мы с Вами бок о бок будем сражаться в великой битве с самым злейшим врагом ислама на земле — большевизмом.

Если хотите узнать обо мне больше, спросите у вашего главного советника, его преосвященства ишана Судура или, если он прибыл к вам, у его превосходительства Энвера-паши.

Теперь о деле.

Прошу Вас, как только приблизятся Седьмой стрелковый полк и мой отряд, спять осаду душанбинской крепости отрядами курбаши Давлатманбия и дать нам возможность без боя войти туда. Естественно, у русского командования возникнет вопрос, почему легко отступили Ваши отряды? И вот в то время, когда я буду выражать по этому случаю свое „недоумение“, от Вас, то есть от командования исламской армией, должен поступить ультиматум. О его содержании мы говорили с Энвером-пашой. Но, несмотря на это, я хочу повторить отдельные, чрезвычайно важные положения, которые необходимо отразить в ультиматуме.

Первое.

Вы „признаете“ власть в стране правительства Бухарской Советской Республики; показываете себя сторонниками мира, свободы; выражаете озабоченность по поводу бессмысленного кровопролития.

Второе.

Укажете, что в тот момент, когда Великий Совет старейшин собрался утвердить свое решение, указанное в пункте первом, и обращение к Бухаре и России, появление больших сил наших (красных) войск доставило вам боль и страдания, омрачило принятие справедливого решения.

Третье.

Обязательно выражаете благодарность России за военную помощь в изгнании ненавистного эмира и считаете излишним дальнейшее пребывание ее войск на территории Бухарской республики.

Четвертое.

В категоричной форме требуете удаления в двадцать четыре часа из Душанбе иностранного Седьмого стрелкового Туркестанского полка. В противном случае, подчеркните, вы теряете доверие к ним и за кровопролитие полностью понесет ответственность перед мировой общественностью правительство РСФСР.

Документ должен быть доставлен в крепость уважаемыми людьми.

Остальное, прошу Вас, предоставьте решать мне.

В случае, если произойдет непредвиденное, мой отряд незамедлительно перейдет к вам и выступит против Седьмого стрелкового. Но Вы тоже будьте наготове, подтянитесь поближе к Душанбе…

Господин Ибрагимбек, дорог каждый час, прошу обсудить срочно мое письмо с хазратом и Энвером-пашой, если он рядом с Вами, и принять решение.

Нижеследующее не зачитывайте, это только для Вас.

Помните — существовал бы Энвер или нет — в любом случае и всегда я обратился бы только к Вам. Я никогда и ни при каких обстоятельствах не терял своего высокого уважения и почтения к великому Ибрагимбеку.

Победа будет за нами! С нами аллах! Ваш Усман-ходжа».

…Вот что прочитал Курбан.

О чем думал он, со скучающим видом складывая листки? Вдвое, вчетверо, еще раз… Письмо не должно дойти до адресата. Убрать Газибека — просто. Но это — провал; Гуппанбай, возвращаясь из Душанбе, непременно вспомнит, проверит… Энвер знает об этом письме… Думай, Курбан, думай…

— Сесть! — приказал Курбан Газибеку. — Хватит ходить туда-сюда!

— Хватит! — согласился Газибек. — Письмо вы прочитали!.. О боже! Кто этот парень? — показал он на Турсуна-охотника. — Уберите винтовку! Послов не убивают…

Турсун повернулся к Газибеку.

— Послов не убивают? Ты — посол? Растлитель девочек, дочерей наших… Опять скажешь «нет»?

— Газибек, а почему вы спешите встретиться с хазратом, а не с Ибрагимбеком? Письмо же адресовано ему? — спросил Курбан.

— Таков приказ человека, подпись которого вы видели.

Курбан медленно вышагивал по пещере, лихорадочно думая, как поступить. Все так. Все так… Но…

Внезапно у пещеры раздался тяжелый топот лошадей, и снова появился Гуппанбай со своими людьми.

— Прошу прощения, шейх! Я не хотел давать вам работу, — сказал виновато Гуппанбай.

— Да разве это работа! — ответил с улыбкой Курбан.

Гуппанбай сделал знак рядом находившемуся всаднику.

— Эй, чахоточный! Выводи своего коня!.. Поторопись, сука! — закричал Гуппанбай.

— Шейх, не сказал он вам, какое у него дело к его преосвященству ишану Судуру? — кивнул Гуппанбай на Газибека.